Отправлено: 11.02.14 18:57. Заголовок: А были ли подвески?

На самом деле, достоверного ответа на сей животрепещущий вопрос не существует. Что же до недостоверных, то в качестве оных процитирую отрывок из книги Мишеля Дюшена "Герцог Бекингем", написанной в 2001 году и вышедшей в серии "Жизнь замечательных людей".

Добавлю к написанному ниже, что "Мемуары" Ларошфуко, остающиеся единственным источником истории об алмазных подвесках королевы, впервые увидели свет в Голландии в 1665 году. Голландский издатель опубликовал их без разрешения автора, и текст этого издания весьма отдаленно напоминал настоящие мемуары, поскольку был скомпилирован из пересказа воспоминаний Ларошфуко (скорее всего, со слов людей, которым герцог зачитывал свои мемуары), щедро дополненного домыслами лиц, к автору отношения не имевших. Сам герцог впоследствии издал "истинные" воспоминания о своей жизни, но голландская "фальшивка", тем не менее, переиздавалась неоднократно, несмотря на протесты Ларошфуко и его семьи. Таким образом, в 1661 году в Париже мало кто мог знать об истории с подвесками - даже мадам де Моттвиль, периодически включающая в свои воспоминания об Анне Австрийской рассказы о молодости Анны, услышанные от самой королевы, ни словом не упоминает о них. Соответственно, число подвесков и драматическая история с балом, на котором Анне надо было непременно продемонстрировать подарок мужа, целиком и полностью принадлежат бурному воображению месье Дюма, за которое читатели ему премного благодарны.

[big]Мишель Дюшен
Герцог Бэкингем
Глава XV  «Нежнейшие вещи на свете»[/big]

Милорд «Букинкан» в Париже

Пребывание Бекингема во Франции – с 24 мая по 22 июня 1625 года – можно описывать по-разному: с точки зрения исторического политического исследования или как сюжет романа. Биографы герцога по большей части выбирают один из этих подходов, почти полностью игнорируя второй. И в этом заключается ошибка, ибо оба аспекта неразрывно связаны между собой. Мы попытаемся избежать однобокости, стараясь как можно точнее придерживаться хронологии.

По причине смерти Якова I английский двор пребывал в трауре. Поэтому речь уже не шла о том, чтобы послать Бекингема в Париж с тремя каретами и двадцатью семью расшитыми костюмами для того, чтобы заключить с принцессой брак по договоренности. Карл поспешил заверить французский двор в неизменности своих намерений и согласился, чтобы свадьба была отпразднована в Париже, выдав на этот раз доверенность своему французскому кузену герцогу де Шеврезу, младшему сыну герцога де Гиза – Генриха Меченого, великого защитника католической веры во времена Религиозных войн… Вот такое бывает в истории!… Церемония бракосочетания состоялась 11 мая 1625 года в соборе Парижской Богоматери, точнее перед дверьми собора, на специальном помосте, сооруженном, как это уже было сделано в 1572 году для того, чтобы сочетать браком протестанта Генриха Наваррского и католичку Маргариту Валуа: различие вероисповеданий супругов, несмотря на папское разрешение, не позволяло совершить ритуал под сводами древнего собора.

Предполагалось, что вслед за этим приедет Бекингем, чтобы отвезти новую королеву в Англию. Хотя и лишившись возможности заменить жениха, он тем не менее мог в течение девяти дней, которые пробыл в Париже, блистать там роскошью и очарованием. А также встречаться с Ришелье и пытаться привлечь его к своему великому проекту перекраивания равновесия сил в Европе. У нас имеется огромное число свидетельств полностью согласных между собой современников о том, какое впечатление произвел на французский двор и на население Парижа красавец англичанин. Французы звали его «милорд Букинкан»: тогда было принято переделывать на французский лад все иностранные имена в отличие от нынешней снобистской манеры говорить «Бейджин» вместо «Пекин» и «Мьянма» вместо «Бирма». «У этого светского человека была безупречная фигура и прекрасное лицо, – вспоминал Пьер де Лапорт, «паж» королевы Анны Австрийской. – Он появился при дворе, излучая такую приятность и такое великолепие, что заставил всех восхищаться, а дамам доставлял радость и нечто более того; любовников же, и тем более мужей, заставил мучиться ревностью». Приемы, праздники, балы следовали один за другим, о них подробно рассказывала полуофициальная газета «Меркюр де Франс». Увеселения устраивались повсюду: в Лувре, в Люксембургском дворце (резиденции королевы-матери), у герцога де Конде, у герцога де Шевреза.

Придворные спешили повидать элегантного милорда. Он жил неподалеку от Лувра, в роскошном дворце герцога де Шевреза, чья молодая жена Мария де Роган являлась близкой подругой королевы Анны – эта деталь окажется весьма значительной в последующем развитии событий. О герцоге рассказывалось множество историй, многие перенимали его манеру одеваться. Бархатный картуз, который он надевал на охоту (он привез эту вещь из Испании), моментально вошел в моду и надолго остался в обиходе под названием «букинкан». Самые невероятные россказни о герцоге вызывали полное доверие. Рассказывали, будто бриллианты и жемчуга на его белом атласном костюме оказались плохо пришиты и что он буквально сыпал ими на каждом шагу – это самая настоящая выдумка, ибо никто из современников не упоминает подобной детали, но у этой выдумки оказалась долгая жизнь.*

Ссылаясь на плохое самочувствие, Людовик XIII избегал этих празднеств. Он явно не хотел встречаться с блестящим посланником, однако ни его мать, ни жена ни в коей мере не разделяли его неприязни к герцогу. А Ришелье, надев красную кардинальскую сутану, принял Бекингема у себя и выслушал его проект.

[...}

Королева Анна

Отношения Бекингема с королевой Анной можно назвать самым романтическим эпизодом в карьере блистательного фаворита. Французским читателям этот эпизод прекрасно известен благодаря «Трем мушкетерам» и гению Александра Дюма.

Однако для нас важно рассмотреть эти отношения в общем контексте: не только личном, что само собой разумеется, но и политическом. А для этого придется основательно просеять через сито историко-критического подхода те свидетельства, которыми мы располагаем, и по возможности отделить реальные факты от придворных сплетен и псевдомемуаров, написанных двадцать-тридцать лет спустя.

В 1625 году Анне Австрийской было 24 года. Она вышла замуж за Людовика XIII десять лет назад, однако с того времени, как в марте 1622 года у нее из-за неосторожности (во всяком случае, король верил в такое объяснение) случился выкидыш, отношения между супругами стали чрезвычайно холодными, если не сказать враждебными. Людовик отличался угрюмым характером. Ему куда больше нравилась соколиная охота, чем придворные праздники. Он сурово относился к окружению жены и особенно к ее лучшей подруге герцогине де Шеврез, легкомысленной даме двадцати пяти лет от роду, которую считал виновной в том, что его надежда стать отцом не оправдалась.

Кроме всего прочего, Анна была красива. С этим согласны все современники. Это была цветущая блондинка с голубыми глазами, с цветом лица, «подобным лилиям и розам» (несмотря на то, что она родилась в Испании и приходилась дочерью и внучкой испанским королям, она прежде всего оставалась Габсбург, а это семейство сохранило черты германской внешности, несмотря на более чем вековое пребывание на троне Кастилии). Анне было приятно, когда по ней «воздыхали», следуя моде романов того времени. Ее фрейлина Франсуаза де Моттевиль, впоследствии очень с ней сблизившаяся, рассказывала, что королева признавалась, «вовсе не делая из этого тайны, что, сама будучи молодой, она не понимает, как можно считать предосудительной изящную беседу, каковая обычно называется утонченной галантностью. Ведь она не более предосудительна, нежели разговоры, которые ведут испанские дамы во дворце, где, живя затворницами и не разговаривая с мужчинами в присутствии короля и королевы, они в своем кругу только и делают, что хвастаются своими победами и говорят о них как о вещах, нисколько не оскорбляющих их достоинство, а, напротив, делающих им честь».

В салонных беседах, которые на языке той эпохи назывались «ruelles», только и говорили что о «страсти», о «вздохах» и о «жестокосердных дамах». Все внимательно исследовали карту «Страны нежности», излучины рек, носящих название «Сердечная склонность», «Равнодушие» и «Постоянство» . Величие королевского достоинства не мешало герцогу Монморанси и герцогу Бельгарду изображать воздыхателей Анны. «Она не чувствовала себя оскорбленной, когда в нее влюблялись», – отмечал хорошо знавший ее Ларошфуко. То были невинные заигрывания, которые, впрочем, вызывали ревность Людовика XIII.

Что до Марии де Шеврез, то она не ограничивалась «утонченной галантностью». До того как выйти замуж за герцога де Шевреза, она была его любовницей, пребывая в браке с Оноре де Люинем, близким другом короля. Затем, в начале 1622 года, легко уступила настояниям элегантного виконта Кенсингтона, будущего графа Холланда, когда он приехал в Париж вести переговоры о браке Генриетты Марии с принцем Карлом.

По мере того как брачный проект приобретал реальную форму и становилось ясно, что Бекингем приедет в Париж, чтобы отвезти в Лондон супругу Карла, госпожа де Шеврез (которую Ришелье позже назвал «Козочкой» , и это прозвище прочно к ней прилепилось) вместе с графом Холландом задумала политико-романтическую интригу вполне в духе романов того времени: они решили толкнуть Анну в объятия красавца англичанина, причем отнюдь не в переносном смысле. Так, по крайней мере, пишет Ларошфуко, а поскольку он тоже был любовником «Козочки» (много лет спустя), он, должно быть, получил эту информацию из надежного источника. «Дабы придать честь собственной страсти (sic!), госпожа де Шеврез и граф Холланд задумали пробудить заинтересованность и даже галантные чувства в сердцах королевы и герцога Бекингема, хотя те никогда раньше не видели друг друга. […] Герцог был фаворитом английского короля, он был молод, щедр, решителен и считался одним из самых красивых светских львов. Госпожа де Шеврез и граф Холланд пользовались любой возможностью, чтобы увлечь королеву и герцога».

Все произошло так, как они задумали, и даже лучше: «Герцог Бекингем появился в Париже во всем блеске, как если бы он был королем. Как бы ни блистал французский двор, его мгновенно затмила сиятельная фигура герцога. Королева показалась ему еще более очаровательной, чем он себе представлял, а он показался королеве человеком, в высшей степени достойным любви. Они воспользовались торжественной аудиенцией, чтобы поговорить о вещах, которые занимали их больше, нежели интересы их королевств, они были заняты лишь собственной страстью». (Заметим, однако, что Ларошфуко в описываемую им эпоху было всего десять лет и, следовательно, он рассказывает о том, что знает по слухам. Он написал свои «Мемуары» в 1652 году, более чем через 25 лет после приезда Бекингема в Париж.)

Тем не менее версия о том, что связь Бекингема и французской королевы была подготовлена заранее, широко бытовала в информированных кругах того времени. Бывший посол Тилльер, как раз находившийся при дворе, сообщает, что Анна Австрийская приняла английского герцога «с великой радостью», и «с первых же дней свобода отношений между ними была столь велика, как если бы они уже давно знали друг друга. Причиной тому была решительность герцога, со стороны же королевы – то благоприятное впечатление, которое ей заранее внушили (sic!): оно глубоко запало ей в душу… Королева вела себя во время этой встречи так, как ведут себя многие женщины, которые не считают необходимым сохранять достойный вид, раз их намерения добры и непорочны. Я же думаю, что, напротив, она подавала дурной пример и вела себя скандально».

Все это дало повод для пересудов, и Людовик XIII постарался свести к минимуму встречи своей жены с галантным англичанином. Он ускорил отъезд Генриетты Марии, которую теперь величали королевой Англии. Было решено, что он лично проводит сестру до Компьена, а дальше, до Кале, Генриетта Мария поедет в сопровождении матери, Бекингема и всей свиты. Король хотел, чтобы Анна Австрийская осталась в Компьене, но сам заболел, и Генриетта настояла, чтобы невестка доехала с ней хотя бы до Амьена. Король уступил.

Вечер в амьенском саду и его последствия

В Амьене, куда кортеж прибыл 7 июня, произошла очередная задержка: Мария Медичи была утомлена и слегла. О том, чтобы ехать дальше, не могло быть и речи, пока она не поправится. Было начало лета, стояла великолепная погода. Губернатор Пикардии герцог де Шольн старался предоставить двору все возможные развлечения. У него только что родился сын. Состоявшиеся 14 июня крестины, на которых крестным отцом стал Бекингем, превратились в большой праздник с балом и фейерверком.

Королева Анна со своим двором жила во дворце епископа, находившемся между собором и берегом Соны. При дворце был прекрасный сад, плавно спускавшийся к реке и очень нравившийся королеве. Однажды вечером она вместе со свитой вышла туда на прогулку. Именно там, если воспользоваться выражением Лапорта, «произошло то, что дало любителям злословия повод поупражнять свою злобу».

Поскольку инцидент этот стал весьма известен и, хотя бы частично, объясняет антипатию, которую Людовик XIII питал к Бекингему, имеет смысл остановиться на нем подробно.

Одно можно сказать с уверенностью: Бекингем участвовал в этой прогулке. Мягко говоря, со стороны королевы это была большая неосторожность, особенно если учесть, как упорно король старался препятствовать их встречам. Предоставим слово Лапорту, очевидцу произошедшего: «После длительной прогулки королева некоторое время отдыхала вместе со своими дамами; затем она поднялась, и на повороте аллеи, когда дамы несколько отстали, герцог Бекингем, оставшийся с ней наедине, воспользовался начинавшими изгонять свет сумерками и осмелел настолько, что пожелал обнять королеву. Она сразу же закричала, и тотчас прибежали все остальные».

К этому основному рассказу госпожа де Моттевиль добавляет воспоминания самой королевы, которые та доверила ей спустя много времени: «Поскольку герцог Бекингем желал поговорить с королевой [в саду], паж королевы Пютанж на несколько мгновений отошел от нее, считая, что уважение не позволяет ему прислушиваться к тому, что хотел ей сказать английский вельможа. Случаю было угодно, чтобы в это время они оказались на повороте аллеи, где палисад скрыл их от остальных гуляющих. В этот миг королева, удивленная тем, что внезапно осталась одна, и, очевидно, возмущенная каким-то слишком страстно выраженным чувством герцога Бекингема, вскрикнула и, позвав пажа, отругала его за то, что он ее оставил, что служит подтверждением ее мудрости и добродетели».

Вот практически все, о чем мы можем говорить с относительной точностью. Герцог Ларошфуко приукрасил эту историю, поместив встречу наедине королевы с главным адмиралом в некий «кабинет» (мы бы сказали «павильон») в саду, что явно должно свидетельствовать о самом подозрительном соучастии самой Анны Австрийской. Что до Тальмана де Рео, великого собирателя маленьких историй, то он заходит еще дальше: «Там, в саду, вместе [с королевой] была только госпожа де Берне, сестра покойного герцога де Люиня и приближенная дама королевы, но она была умна и оставалась на почтительном расстоянии. Любовник опрокинул королеву так, что у нее обнажились бедра, явив вышитые панталоны; однако то было напрасно, ибо она сразу же позвала свою придворную даму, и та, раньше делавшая вид, будто ничего не замечает, была вынуждена прийти ей на помощь».

Итак: прогулка в сумерках, мгновение наедине, некий чересчур смелый поступок (но какой?!), крик, поспешное приближение дам… Королева укоряет их за то, что они слишком удалились, но не может избежать того, что «они увидели, в каком смятении и беспорядке она находилась».

Несмотря на все принятые предосторожности, инцидент получил широкую огласку. О нем говорили еще двадцать или тридцать лет спустя (что явствует из примера Тальмана де Рео). Судя по всему, Людовик XIII отнесся к произошедшему очень серьезно. Присутствовавшая в саду принцесса Конти сказала королю, что она «может поручиться за добродетель королевы, но не так уверена в ее жестокосердии». По другой версии, в которую труднее поверить, она сказала, что «может ручаться королю за ее добродетель от пояса до стоп, но не станет ручаться за это от пояса и выше, ибо слезы влюбленного не могли не смягчить сердце королевы». Впоследствии долгие годы Анна Австрийская оставалась под подозрением своего мужа, а кардинал Ришелье явно не делал ничего, чтобы уладить это дело.

Можно подумать, что галантные похождения Бекингема этим и ограничились, однако это не так, и, возможно, именно его последующее поведение наиболее непростительно. После случившегося в амьенском саду молодая английская королева отправилась дальше в Булонь в сопровождении свиты и Бекингема, а Мария Медичи и Анна Австрийская собрались к Людовику XIII, который оправлялся от болезни в Фонтенбло. Анна проехала вместе с кортежем невестки несколько лье по дороге на Аббевиль. Именно там Бекингем простился с ней. В результате еще одна компрометирующая сцена. «Он хотел поцеловать край ее платья, а она находилась на переднем сиденье кареты. Он прикрылся занавеской, якобы желая сказать ей несколько слов, но скорее для того, чтобы осушить слезы, выступившие у него на глазах в это мгновение». (Из рассказа госпожи де Моттевиль, основанного на воспоминаниях самой королевы.)

Однако кульминация была еще впереди. Приехав в Булонь, Бекингем объявил, что получил срочное послание от Карла I, – впоследствии ему пришлось признаться, что никакого послания не было, – и поспешно вернулся в Амьен. Королева лежала в постели. Предупрежденная в последнюю минуту о приезде англичанина, она воскликнула: «Я надеялась, что мы уже от него избавились!» – и попросила свою фрейлину, суровую госпожу де Ланнуа, присутствовать при встрече. Бекингем «упал на колени перед ее постелью, целуя покрывало со столь странным изъявлением чувства, что было ясно, сколь сильна его страсть и сколь мало он похож на человека, способного прислушаться к голосу рассудка». Смущенная королева молчала. Госпожа де Ланнуа попросила герцога встать, пояснив, что во Франции не принято преклонять колена подобным образом. Он ответил, что, не будучи французом, не считает себя обязанным следовать обычаям этой страны. Он продолжал говорить Анне «нежнейшие вещи на свете», пока она в конце концов не велела ему выйти, «возможно, не так уж и рассердившись», – предполагает госпожа де Моттевиль.

И только после этой последней встречи в Амьене Бекингем наконец уехал в Булонь, где 22 июня 1625 года взошел на борт корабля вместе с юной супругой короля Карла, графом Холландом, герцогом и герцогиней де Шеврез и огромной свитой Генриетты Марии, состоявшей как из светских лиц, так и из священников.

Любовная страсть или политический расчет?

Поведение Бекингема во Франции обычно рассматривают как яркий пример всепоглощающей любовной страсти. Некоторые даже полагают, что он влюбился в Анну Австрийскую с первого взгляда еще двумя годами раньше, когда вместе с Карлом был в Париже. Однако ничто не подтверждает эту романтическую гипотезу.

Начнем с того, что красавец Джордж Вильерс не кажется человеком, способным впасть в столь лихорадочное состояние на почве любви. Он имел немало любовниц, но никогда не выставлял напоказ отношений с ними. Предполагают, что его воспламенила перспектива завоевать королеву, сестру испанского короля, супругу короля Франции, к тому же красивую и желанную женщину. Сама сложность подобной затеи могла стать дополнительным стимулом для мужчины, подобного Бекингему: сколь сладостна победа там, где опасность велика! (Ларошфуко считал, что Людовик XIII имел основания приказать убить англичанина за оскорбление величества. Общественное мнение согласилось бы с подобным решением.)

Однако только ли в этом дело? Некоторые из современников полагали, что, пытаясь соблазнить Анну Австрийскую, Бекингем также хотел унизить Людовика XIII и Францию, отомстить как мужчина за неудачу, которую потерпел как дипломат и государственный деятель. Если это правда, то можно считать доказанным, что гордыня была основной чертой личности герцога: ведь, поступая подобным образом, он делал короля Бурбона своим непримиримым врагом. После этого ему ни разу не удалось приехать во Францию из-за откровенного и непоколебимого сопротивления Людовика XIII. Такой тонкий и хорошо осведомленный наблюдатель, как Кларендон, считал, что именно отпор Людовика XIII честолюбивым намерениям Бекингема стал истоком замысла экспедиции на остров Ре и ее ужасных последствий.

Это, пожалуй, слишком далеко идущее предположение, однако не подлежит сомнению, что почти сразу после возвращения в Англию в июне 1625 года главный адмирал стал проявлять враждебность к Франции. Можно ли расценивать это как результат неутоленной любви и досады отверженного любовника? На этот вопрос трудно дать однозначный ответ.

В любом случае ясно, что, кроме великой любви к Анне Австрийской, в жизни Бекингема не было подобной страсти. То было единственное в своем роде событие, и, возможно, именно этот факт свидетельствует об искренности его чувств.

Подвески королевы и алтарь Анны Австрийской

Еще два анекдота, чтобы завершить данную тему.

Сначала о «подвесках королевы». Этот известный эпизод из «Трех мушкетеров» кажется многим сугубо романтическим измышлением. На деле же о нем рассказывали по меньшей мере с 50-х годов XVII века, поскольку он описан пером Ларошфуко в его «Мемуарах».

Многие документы свидетельствуют о том, что, покинув Францию, Бекингем сохранил связь с этой страной в первую очередь благодаря своему агенту Балтазару Жербье, который передавал его секретные письма по назначению, несмотря на надзор Ришелье. Некоторые – в том числе враг герцога Роджер Кок – считали, что среди этой корреспонденции находились и письма королевы Анны. Кок пишет, что Жербье привез Бекингему подвязку Анны и «некое дорогое украшение». Ларошфуко же идет дальше, ибо, по его мнению, то были «алмазные подвески»** (он не указывает, сколько их было), которые королева подарила английскому герцогу . Заподозривший неладное Ришелье якобы воспользовался услугами графини Карлайл, бывшей любовницы Бекингема, ревновавшей его к Анне Австрийской. Графиня упомянула, что герцог надел на бал подвески, которых она у него никогда не видела; из этого она заключила, что они присланы королевой Франции, и постаралась отрезать их, «имея намерение послать их кардиналу». Дальнейшее нам известно из «Трех мушкетеров». Бекингем заметил пропажу, закрыл все порты Англии, велел срочно изготовить такие же подвески и вернул их королеве с объяснением того, что произошло. «Таким образом королева избежала мести этой взбешенной женщины, а кардинал потерял возможность обличить королеву и открыть глаза королю, тем более что подвески принадлежали государю и именно он подарил их королеве».

Мы узнаем сюжет Александра Дюма, который в данном случае ничего не выдумал, даже Миледи, поскольку ее роль в тексте Ларошфуко играет красавица Льюси Перси, графиня Карлайл. Не хватает только д'Артаньяна и его друзей… Что касается достоверности данного анекдота, то тут можно серьезно усомниться. История о тайно подаренных драгоценностях, о закрытии портов, о секретной «мобилизации» ювелиров слишком похожа на главу из романа госпожи де Лафайет, чтобы принимать ее всерьез. Впрочем, это неважно: Se non e vero, e bene trovato .

Другой, не менее известный, анекдот мы находим у Тальмана де Рео (он не является надежным источником): якобы во время экспедиции на остров Ре в 1627 году Бекингем, взяв в плен некоего дворянина из Сантонжа, привел его на свой адмиральский корабль и там, «рассказав о своей любви, отвел его в самую прекрасную каюту своего корабля. Эта каюта была обита золотом, пол покрывал персидский ковер, и там находилось нечто вроде алтаря с портретом королевы и множеством зажженных свечей».

Какова бы ни была степень достоверности этих двух эпизодов, они доказывают по меньшей мере одно: что любовь Бекингема к Анне Австрийской – и, соответственно, любовь Анны к нему – двадцать-тридцать лет спустя после событий 1625 года превратилась в легенду. И ни одно историческое описание красавца герцога не может быть полным без упоминания об этой любви со всеми подробностями и блеском, которые с ней связаны.

* Генри Уоттон, дипломат и друг герцога, оставивший потомкам жизнеописание Бэкингема, написанное в 1640 году, упоминает только об одном бриллианте, который оторвался от костюма герцога и был возвращен ему на следующий день. Не здесь ли исток легенды?

** Подвесками называли драгоценные украшения веретенообразной формы (прообраз аксельбантов) на концах шнурков или лент, служивших застежками на рубашках, камзолах или штанах, либо на концах бантов, украшавших платье. На портрете Рубенса Анна Австрийская изображена в черном платье, украшенном бантами с подвесками.

В качестве иллюстрации - портреты герцога Бэкингема в жемчугах и с регалиями ордена Подвязки и портрет Анны Австрийской. На этих портретах хорошо видны собственно подвески - у герцога ими украшены банты, которыми штаны пришнурованы к камзолу, у королевы - бант, которым украшен драгоценный пояс. Судя по портрету герцога, у коварной леди Карлайл не было никаких проблем с незаметным обрезанием пары ленточек, украшенных компрометирующими алмазами.