Двадцать второго сентября 1601 года во дворце Бенавенте, некогда бывшем королевской резиденцией в прежней столице Испании Вальядолиде, родилась девочка, окрещенная Анной-Марией Маурисией. По праву рождения она получила титулы инфанты Испанской и Потругальской и эрцгерцогини Австрийской. Поскольку от титула инфанты ей пришлось отказаться при вступлении в брак, в историю эта девочка вошла под именем Анны Австрийской, несмотря на то, что с Австрией ее роднила лишь принадлежность к габсбургскому дому. Об Анне написано множество романов и исторических исследований, и любопытствующая публика в течение четырех столетий яростно спорит о том, была ли она верна мужу, от кого имела детей, вступала ли в повторный брак и проч. Отвечать на эти вопросы лично у меня нет никакого желания - оставим их на усмотрение бульварного историзма, падкого на романтические истории, независимо от их досто- или не-верности. Историки серьезные давно решили их для себя, и у меня нет оснований им не верить, зато есть желание безоговорочно доверять. )) Ну, например, леди Антония Фрезер рисует портрет, вполне совпадающий с моим мнением на счет королевы Анны. Посему позволю себе долгую цитату с подолжением. ))
Антония Фрезер
Женщины в жизни Людовика XIV
Глава I
Дар неба
«На руках у государыни, с твердостью вынесшей столько гонений,
они видели своего короля – ребенка,
посланного небом в ответ на их молитвы».
«Мемуары г-жи де Мотвиль»
Первой – и, возможно, самой важной – женщиной в жизни Людовика XIV была его мать, Анна Австрийская. К тому времени, когда у испанской инфанты, ставшей королевой Франции, родился первый ребенок (5 сентября 1638 года), ей было почти тридцать семь лет. В этом возрасте принцессы королевских домов, как правило, ожидали появления внуков. Самой Анне в момент вступления в брак было четырнадцать лет, и двадцать два года она страдала от невозможности произвести на свет дитя. По словам одной и доверенных подруг, королева опасалась, что ее брак будет расторгнут, поскольку католическая церковь рассматривала бесплодие в качестве законного основания для развода. В этом случае королеву ждало бы возвращение на родину или высылка в Испанские Нидерланды (примерно соответствовавшие территории современной Бельгии) в качестве правительницы. Такая судьба уже постигла нескольких родственниц Анны, последней из которых была ее благочестивая тетушка Изабелла-Клара-Евгения.
Рубенс: Франция и Испания обмениваются принцессами (В центре Анна Австрийская, слева - Елизавета (Изабелла) Французская)
С рождением ребенка – сына – положение королевы полностью изменилось, и перемены были связаны не только с восторгом, столь естественным для женщины, испытавшей то, что «Газетт де Франс» окрестила «нежданным чудом». В равной степени перемены эти были обусловлены тем парадоксальным фактом, что во Франции, несмотря на примат салического закона, с XIV века запрещавшего женщинам наследовать корону Франции, позиция королевы, подарившей стране дофина, значительно укреплялись. Причина этого крылась в том, что мать могла претендовать на регентство в случае смерти супруга до совершеннолетия наследника, подобно матери Людовика XIII после смерти Генриха IV и властной Екатерины Медичи веком раньше.
О такой возможности речь заходила еще в 1612 году, в период обручения Анны Австрийской. Будущую королеву, которой в ту пору было десять лет, как и ее мужу, высокопарно сравнивали с луной, следующей за солнцем – своим супругом, который, подобно этому светилу одалживает ей свой свет: когда солнце садится, оно уступает место луне и наделяет ее властью светить в свое отсутствие. Точно также в случае смерти король дает супруге право править вместо него. Четверть века спустя ситуация была куда менее поэтичной. Здоровье Людовика XIII ухудшалось, и неизбежность регентства в течение тринадцати лет (по истечении которых наследник трона становился совершеннолетним согласно закону) становилась все более очевидной. Сколько времени пройдет до того, как Анна, олицетворение материнства, займет причитающееся ей место во главе правительства по примеру Екатерины Медичи?
Анна Австрийская в эпоху беспечного испанского детства
Кроме того, рождение дофина радикально изменило династическую карту Европы. Гастон Орлеанский, брат короля и наследник короны, по «физическим причинам» (в силу рождения младенца мужского пола) был вынужден распрощаться с надеждой занять трон. Поскольку у самого Гастона были только дочери, следующими в порядке наследования шли принцы крови – принц Конде и два его сына: герцог Энгиенский и принц Конти. Им также пришлось смириться с потерей шансов.
Но если рождение дофина стало концом многих надежд, оно же послужило и поводом для амбициозных брачных проектов. Один из них лелеяла Анна-Мария-Луиза де Монпансье, дочь Гастона от первого брака. Она унаследовала состояние умершей родами матери и была богатейшей невестой Франции. То, что девица была на одиннадцать лет старше новорожденного дофина, вовсе не мешало ей считать его своим «маленьким муженьком».
В те дни произошло не менее значимое событие: в Испании появилось на свет еще одно венценосное дитя. Не прошло и пяти дней с того момента, как Анна, не веря своему счастью, произвела на свет Людовика, как ее невестка, супруга Филиппа IV, родила дочь. Два высокорожденных младенца были дважды кузенами и имели общих бабушек и дедушек, поскольку Людовик XIII женился на сестре Филиппа IV, а Филипп – на сестре Людовика. В отличие от Франции, в Испании женщины имели право наследовать трон. Анне Австрийской пришлось отказаться от своих прав перед вступлением в брак, но, теоретически, инфанта Мария-Терезия (или ее дети) могла в один прекрасный день взойти на испанский трон. Не стоило исключать и теоретическую возможность того, что Мария-Терезия однажды станет женой Людовика – эту идею Анна лелеяла всю жизнь.
Две королевы: Анна Австрийская и ее племянница Мария-Терезия Испанская с дофином
С учетом всего вышесказанного, нетрудно понять, почему маленького Людовика называли богоданным (Deodatus, Дьедонне). Лет сорок спустя один из германских дипломатов по-прежнему отзывался о его рождении, как о событии «абсолютно исключительном».
Но было ли чудом рождение этого ребенка, столь неожиданное и столь важное для матери? Безусловно, число молитв, произнесенных за многие годы, было огромным. А сколько паломничеств было совершено королевой! (Что не удивительно, если вспомнить, что Анна всю жизнь любила посещать монастыри и святилища.) В помощь в избавлении от бесплодия призывался св. Леонар, отшельник, которому приписывалось основание монастыря в Лиможе в VI веке, а также немало чудес. (Кроме того, св. Леонар был покровителем заключенных, а разве королева не была пленницей своего бесплодия?)
Анна неуклонно приближалась к возрасту, в котором, по общепринятому мнению, женщина уже не могла выносить дитя. В ту эпоху считалось, что женщины стареют быстрее мужчин и рано увядают: как гласила народная мудрость, «после двадцати двух лет женщины утрачивают красоту». Ну а после тридцати лет фактически наступала старость. К 22 сентября 1637 года, дню, когда королеве исполнилось тридцать шесть лет (тридцать семь лет, как правило, считались крайним сроком для деторождения), ее отношения с мужем и приемной родиной – Францией, давно были сложными и неблагополучными.
И снова Рубенс - Анна Австрийская в эпоху счастливого материнства
Два венценосных подростка обвенчались в день св. Екатерины, 24 ноября 1615 года. Судя по всему, они вступили в брачные отношения немедленно, но затем наступил долгий перерыв – свыше трех лет. Радостная весть о том, что королевский союз, наконец, был осуществлен, была опубликована в «Меркурии» только 25 января 1619 года (в конце концов, это было событие государственной важности, равно как и сама женитьба). В двадцатые годы то и дело возникали слухи о беременности королевы, да и сам Людовик XIII впоследствии упоминал о «прискорбных выкидышах» супруги в беседе с венецианским послом.
Если этот брак нельзя было назвать абсолютно несчастным по сравнению с другими королевскими семьями (что, само по себе, не может служить критерием для оценки), то и идиллическим он, безусловно, не был. Судя по всему, Анна обладала исключительным обаянием, а ее пышные, хорошо развитые формы, густые и блестящие каштановые волосы, белая кожа, прекрасный цвет лица и печальные глаза, в которых порой вспыхивали зеленые искорки, делали ее красавицей. Королева была не лишена определенного тщеславия и всегда гордилась своими белоснежными руками, которые вызывали всеобщее восхищение и были «просто созданы для того, чтобы держать скипетр». Что же до ее характера, что он был весьма противоречив. Анна обожала развлечения, особенно театр и игру в карты, но при этом была исключительно религиозна.
Анна Австрийская принимает Венсана де Поля и его последовательниц
В прочем, эта черта характера не делала ее менее романтичной, и мужчины с легкостью теряли из-за нее головы. По словам ее камеристки, мадам де Мотвиль, улыбка королевы покоряла тысячи сердец. К тому же, Анна была «галантна» в одном из многочисленных значений, которое имел в ту эпоху сей немаловажный эпитет. В случае королевы он означал интерес к флирту, но флирту благородному и преимущественно невинному, вполне допустимому для инфанты, воспитанной в условиях постоянного надзора при дворе испанского короля. Когда красавец Бэкингем, галантный во всех значениях этого слова, дерзнул прибегнуть к более настойчивым ухаживаниям во время знаменитого свидания в садах, Анна отшатнулась в ужасе. Однако, если верить мадам де Мотвиль, чье знание испанского образа жизни служило важным источником для понимания чувств королевы, «если бы порядочная женщина могла любить кого-либо, кроме мужа, он был бы единственным, кто мог ей понравиться». Принцесса Конти была намного циничнее: она утверждала, что могла бы поручиться перед королем за добродетель королевы, но не за ее жестокость.
Супруг этой романтичной и не находящей удовлетворения королевы отличался некоторой сексуальной амбивалентностью (как сказали бы в наши дни). Он демонстрировал несчастную привязанность как к женщинам, так и к мужчинам, в числе которых был маркиз де Сен-Мар, последний фаворит короля. До него Людовик изнывал от любви по Мари де Отфор (говорят, что эта страсть заставляла его чаще исполнять супружеский долг), но был глубоко шокирован, когда его друг, герцог де Сен-Симон (прим.: отец знаменитого мемуариста, для которого он стал важным источником сведений о царствовании Людовика XIII) предложил замолвить за короля словечко перед красавицей: «Будучи королем, наделенным властью заставить выслушивать мои признания, я тем более обязан помнить о том, что господь запрещает мне подобные дела, - ответил он герцогу, - и всячески избегать любых преступных деяний и скандалов». Постоянная депрессия заставляла короля добровольно подчиняться влиянию своего великого министра, кардинала Ришелье. Таким был Людовик XIII, вторая половина сей мало подходящей друг другу четы.
Хуже всего было то, брак этот не только не привел к появлению на свет наследника Бурбонов и Габсбургов, но и не гарантировал мира между королевствами, управляемыми этими династиями. Вскоре после прибытия Анны во Францию вспыхнул долгий и запутанный конфликт, известный как Тридцатилетняя война, который медленно, но верно парализовал Европу. В результате политики кардинала Ришелье французы и испанцы оказались в противоположных лагерях. Анна отрицала, что сердце ее остается испанским (чего нельзя было сказать о ее вкусах, начиная от привычки поздно вставать и заканчивая любовью к напиткам со льдом и испанскому шоколаду), и с гордостью заявляла, что стала настоящей француженкой. Однако Людовик XIII не мог избавиться от подозрений в том, что касалось лояльности его супруги, и был глубоко убежден в том, что она «принимала интересы Испании чересчур близко к сердцу».
Подобная ситуация была достаточно типичной для дочерей великих королей, выданных за иностранных принцев с тайной надеждой на то, что они станут защищать интересы своей родины. Как мудро заметил на сей счет еще в XVI веке Эразм Роттердамский, отмечая в своем трактате «Воспитание христианского государя» неуместность таких браков, в действительности они никогда не ведут к миру между государствами. Именно поэтому философ советовал королям и принцам выбирать себе супругу между своими подданными.
Многочисленные оппозиционные течения во Франции стремились привлечь на свою сторону Гастона Орлеанского, брата короля и его единственного наследника в течение многих лет. Анну подозревали в сговоре с Гастоном, и после раскрытия последнего заговора, в котором она якобы участвовала до своего счастливого превращения в мать дофина, ее обвинили в намерении выйти замуж за деверя после смерти короля. Впрочем, даже если сердцем она и была француженкой, перо свое Анна щедро макала в испанские чернила, поддерживая переписку со своим братом, королем Испании Филиппом VI. Сия эпистолярная активность была раскрыта летом 1637 года и имела ужасные последствия. Враг королевы кардинал Ришелье сумел, в конечном счете, вырвать у нее унизительное признание вины, которое Анна подписала 17 августа. Один из слуг королевы, Пьер де Ла Порт, был арестован и подвергнут пытке, но отказался сообщить что-либо, способное скомпрометировать государыню, хотя она уже не была его госпожой. «Его можно назвать плодом моего молчания в той же мере, в какой он стал плодом молитв королевы и чаяний всей Франции», - писал он о Людовике XIV в своих «Мемуарах». И у него были веские причины утверждать подобное: в столь неблагоприятных обстоятельствах и вправду оставалось уповать лишь на чудо.
Канцлер Сегье проводит обыск в покоях королевы Анны
Разумеется, всегда находились и находятся злые языки, утверждающие, что дело скорее в факторе человеческом. Гастон Орлеанский, младший брат короля, в приступе разочарования заявлял, что готов поверить в то, что Людовик Богоданный появился на свет из чрева королевы, но ему абсолютно неведомо, какой нечистой силе удалось его туда поместить. Уличные памфлеты охотно приписывали эту роль кардиналу Ришелье, ссылаясь на власть, которую министр имел над королем: «Людовик XIII молился всем святым. Кардинал тоже предавался молитвам и куда более преуспел», говорилось в одном из них (пожалуй, трудно представить себе более смехотворное заблуждение по части отношений Анны и Ришелье). *прим.: Имя помощника Ришелье итальянца Джулио Мазарини, впоследствии неразрывно связанное с королевой, в ту пору еще не фигурировало в скандальных хрониках. В любом случае, в момент зачатия Людовика он находился в Италии.*
Демон и голубица: потенциальный роман между королевой и кардиналом изрядно будоражил воображение слэшеров семнадцатого века и стал основой для множества анекдотов и псевдоисторических произведений
Подобно заклинателям дождя, утверждающим, что это именно они положили конец долгой засухе, множество монахов и монахинь, молившихся за чрево королевы, с готовностью возлагали на себя ответственность за эту неожиданную беременность. Говорили, что Анжелика де Лафайетт, бывшая фаворитка Людовика XIII, принявшая постриг, попросила у своего исповедника выбрать один из больших церковных праздников – возможно, 8 декабря, день Непорочного Зачатия – чтобы напомнить бывшему воздыхателю о его супружеских обязанностей, что привело к зачатию отнюдь не непорочному.
Впрочем, одно предсказание заслуживает упоминания, хотя бы потому, что в него верила сама королева, а впоследствии и ее сын. Предсказание это было сделано в одном из парижских монастырей братом Фиакром, которому 3 ноября 1637 года явилась Дева Мария и повелела предупредить Анну Австрийскую о том, что вскоре та понесет. Монах посоветовал королевской чете принести три двятидневных молитвенных обета в парижском соборе, три – в церкви Нотр-Дам-де-Виктуар и, самое главное, три – в храме Благодатной Богородицы, маленькой церкви в заштатном прованском местечке Котиньяк. (Возможно, это было языческое святилище, некогда посвященное одной из богинь плодородия, которая временем стала ассоциироваться с Девой Марией).
Людовик XIII и Анна Австрийская приносят обеты Деве Марии, поручая Францию ее заступничеству
В конечном счете, в Котиньяк отправился сам брат Фиакр в сопровождении помощника настоятеля. Поскольку они были приняты королевской четой только 10 февраля 1638 года, когда королева уже была беременна, целю паломничества было уже не зачатие, а пол будущего ребенка. Приказ короля обеспечить пилигримов ночлегом и едой по дороге в Котиньяк свидетельствует о том, какое важное значение придавалось их миссии.
Судя по всему, искренность брата Фиакра произвела на королеву огромное впечатление. Шесть лет спустя она призвала его и сообщила, что не забыла бесконечную милость, оказанную ей Девой Марией при заступничестве монаха, и заказала большое полотно с изображением своего сына, протягивающего Богоматери свою корону и скипетр. Монаху было поручено отвезти в Котиньяк это доказательство королевской признательности. Но не следует думать, что этим все и закончилось: брат Фиакр до самой старости пользовался правом видеться с Людовиком XIV, который, став взрослым, не забыл о роли, сыгранной монахом в его счастливом рождении. После смерти брата Фиакра сердце его по приказу короля (оплатившего все дорожные расходы) было перевезено в церковь Благодатной Богородицы.
Картина, заказанная Анной Австрийской Филиппу де Шампеню
Такой была роль сверхъестественного в этом событии, роль, в которую королева верила безусловно, что доказывает уважение, с которым она относилась к брату Фиакру. Существует и другое объяснение, куда более прозаичное: 5 декабря 1637 года, когда король отправился на охоту, внезапная гроза заставила его искать убежища в Лувре, где ему пришлось провести ночь в апартаментах королевы, поскольку его собственные не были готовы для ночлега… Рождение Людовика стало следствием этой непредвиденной близости, случившись ровно через девять месяцев после той грозы. К несчастью, «Газетт де Франс», официальный источник сведений о перемещениях королевской семьи, не подтверждает присутствие обоих супругов в Лувре в ту самую ночь (хотя и подтверждает, что Анна действительно находилась во дворце). Зато с 9 ноября король и королева провели вместе целых шесть недель в замке Сен-Жермен. Они вернулись в Лувр 1 декабря, после чего король отправился на охоту в Кро и 5 декабря находился в своем охотничьем домике в Версале. Именно длительное совместное пребывание супругов в ноябре позволило врачам прогнозировать возможное рождение младенца в конце августа.
Исключив вмешательство сверхъестественных сил и приняв во внимание то, что дата грозы не совпадает с опубликованными фактами (разумеется, если не предположить, что по пути в Версаль король сделал короткую остановку в Лувре, не попавшую в анналы), приходится констатировать, что истина, без сомнения, весьма прозаична. Супружеские отношения короля и королевы мало напоминали отношения в обычной семье, и их предпочтения, влечения, гнев или отвращение не играли никакой роли. Потребность в наследнике стояла особенно остро после летнего кризиса, поэтому в течение осени отношения между супругами возобновились, завершившись счастливым исходом. Но хотя Людовик XIII с понятным раздражением утверждал, что «не видит чуда в том, что муж, спящий с собственной женой, сделал ей ребенка», многие считали обстоятельства, предварявшие зачатие, а затем и рождение столь долгожданного сына, весьма необыкновенными. И именно королева первой объявила их таковыми: «Богоданный» - вот кем должен был считать себя будущий Людовик XIV, дитя, которому была суждена необыкновенная судьба.
Четырнадцатого января 1638 года королевский врач Бувар сообщил кардиналу о том, что королева в положении. Через две недели новость была опубликована в «Газетт де Франс». Десятого февраля – в день, когда королевская чета принимала брата Фиакра – Людовик XIII обратился к своим подданным с просьбой молиться за рождение дофина и передал Францию под заступничество Девы Марии, повелев всей стране праздновать Успение Богородицы 15 августа.
Филипп де Шампень: Людовик XIII вручает Богородице корону, скипетр и государство
Чтобы подчеркнуть связь с Богородицей, королева повелела доставить ей из Пюи фрагмент пояса Девы Марии, помогающий при родах. Молельню королевы украшали и другие реликвии, к которым Анна всегда питала особое пристрастие. Повитуха госпожа Перонн, услуги которой до сих пор, к несчастью, оставались невостребованными, приступила к своим обязанностям за несколько месяцев до ожидаемых родов, вооружившись настоями и баночкам и с мазями на свином жире, предназначенными для растирания рожениц. На свет извлекли родильное ложе, состоящее из двух досок между двумя матрасами, толстого валика-подушки, поддерживающего плечи роженицы, и двух длинных деревянных поручней, за которые она могла держаться в процессе родов. Это ложе, совсем не похожее на огромную и роскошную кровать под расшитым пологом, на котором спала королева, тем не менее, тоже было государственным достоянием: когда в нем не было нужды, родильное ложе бережно хранилось, чтобы послужить очередной государыне.
Роды в XVII веке
Здоровье королевы было отменным. На сей раз был устранен малейший риск «прискорбного выкидыша», подобного тем, о которых не мог забыть Людовик XIII. Королеву мучил единственный страх, преследовавший в ту эпоху всех родителей, а в данном случае и весь двор – страх перед чудовищной детской смертностью. По оценкам, каждый второй новорожденный умирал почти сразу, а из выживших младенцев не все доживали до первого дня рождения. Доходило до того, что похороны детей даже не регистрировались в приходских книгах.
Единственным неприятным моментом (впрочем, с подобной неприятностью сталкивались многие отцы) стал «отказ» младенца подчиниться срокам, установленным для него Людовиком XIII: спеша отбыть в Пикардию, король осыпал супругу упреками, однако вычисления даты родов, производившиеся, как и в наши дни, на основании даты последних месячных будущей матери, никогда не отличались большой точностью. Опять же, королевские медики предпочитали максимальную осторожность и консервативность.
Первые схватки королева почувствовала 4 сентября в Сен-Жермене. Этот великолепный замок неподалеку от маленького городка Сен-Жермен-ан-Лэ, расположенного примерно в 20 км от Парижа, возвышался над петляющими берегами Сены. Воздух здесь был чист, а сады и террасы замка спускались до самой реки, в которой согласно тогдашней моде купались придворные – и кавалеры, и дамы. Сен-Жермен окружали леса – непременное место охоты, любимого занятия короля. Старый замок был возведен еще в XII веке, однако в XIV веке он был полностью восстановлен Франциском I. Построенный рядом Новый замок представлял собой менее помпезное строение, возводить которое начал Филибер де Лорм в 1557 году, а достраивал отец Людовика XIII, Генрих IV. Именно здесь собралась рожать наследника Анна, выбрав покои, выходящие окнами на реку.
*Замок, полностью разрушенный в эпоху Великой французской революции, был заново отстроен в XIX веке. Сейчас в нем размещается археологический музей. Что касается крыла Генриха IV, в котором увидел свет Людовик XIV, то он вовсе не пострадал и был превращен в дорогой ресторан, и сегодня принимающий посетителей. О рождении будущего короля напоминает сегодня медальон на террасе, украшенный изображением колыбели и цветка лилии. Надпись на медальоне гласит: «Здесь родился Людовик XIV».*
Новый дворец (не сохранился)
Роды были публичными (по крайней мере, в присутствии всего двора), как было принято в ту эпоху, чтобы исключить подмену мертвого младенца на живого или девочки на мальчика. В нашем случае король и королева, без сомнения, воспользовались одним (или всеми) известными в то время способами обеспечить рождение сына, приурочивая, к примеру, половой акт к дню, когда луна начинала расти или прибегая к самому верному способу избежать зачатия девочки – сжатию левого яичка.
Давка в покоях была ужасной, и придворным пришлось договориться о сигнале, позволяющем узнать пол младенца без вульгарных криков. (Какой бы не была возможная будущая ценность принцессы на брачном рынке, рождение девочки в ту пору всегда было поводом для глубокого разочарования. Не зря же одна королева, супруг которой страстно желал наследника, с досадой воскликнула, что рожденную ею дочь следует утопить в реке.) Было решено, что в случае рождения девочки придворные скрестят руки на груди, а в честь мальчика подбросят вверх шляпы. Пятого сентября, в воскресенье, в 11 часов 20 минут утра мучения королевы благополучно завершились, вызвав взрыв радости, отмеченный салютом из шляп. «У нас родился дофин», - объявил Людовик XIII. Год спустя анонимный памфлетист написал, что в момент рождения дофина Дева вошла в полную мощь. Без сомнения, намек касался не Девы Марии, заступничеству которой младенец был поручен еще во чреве матери, а об астрологическом знаке Девы. Поскольку этот знак Зодиака охватывает период с конца августа до конца сентября, к 5 сентября он находился в зените. В этот день солнце ближе всего подошло к земле (словно приветствуя будущего короля, замечали многие). К тому же, воскресенье – само по себе день солнца, что по традиции считалось весьма добрым знаком. И действительно, новорожденный оказался исключительно здоровым и энергичным младенцем, к которому оказались благосклонны не только солнце и звезды, но и сама Пресвятая Дева.
Младенец, которого показали всему двору, стал первым законнорожденным ребенком мужского пола, родившимся в королевской семье Бурбонов (принцы крови не в счет) за последние тридцать лет – то есть, со времени появления на свет Гастона Орлеанского. Гордясь принадлежностью к роду Бурбонов, Анна-Мария-Луиза де Монпансье, двоюродная сестра Людовика, всячески подчеркивала чистоту крови своих предков по отцовской линии в противовес «яду», который Людовик (и, разумеется, она сама) унаследовал от своей бабки, Марии Медичи, супруги Генриха IV и дочери великого герцога Тосканского.
Следует заметить, что в части внешнего вида определенная «итальянщина» прослеживалась у всех внуков Марии Медичи. Особенно заметна была итальянская кровь в Карле II Английском, еще одном кузене Людовика, отличавшемся поразительным сходством со своим предком Лоренцо Великолепным. Однако в жилах явившегося на свет младенца текла еще и кровь Габсбургов, как испанских, так и австрийских, ведь отцом Анны Австрийской был испанец, а матерью – австриячка, приходившаяся племянницей собственному мужу. В роду у Габсбургов встречались и другие браки между дядей и племянницей, равно как и неоднократные браки между двоюродными братьями и сестрами, заключавшиеся для того, чтобы предотвратить «разбавление» чистой крови. Как ни парадоксально, именно эти внутрисемейные союзы позволили сохранить и спасти от размывания каплю еврейской крови, привнесенную в XV веке матерью Фердинанда Арагонского.
Вот так и вышло, что жизнь младенца, родившегося с двумя зубами (сей феномен, сочтенный добрым знаком для младенца мужского пола, отчего-то не слишком обрадовал его кормилицу), началась под восторженные возгласы вначале при дворе, затем в городке Сен-Жермен-ан-Лэ, а вскоре и по всей Франции.
Шарль Бобрен: Людовик XIV на руках у своей кормилицы Мари Лонге
