С незапамятных времен при дворах Государей старой Европы были целые полчища, шутов, дураков, пыльным мешком стукнутых, реальных инвалидов и обедневших дворянских сыновей, отягощенных каким-либо уродством.
Они были нечто вроде диванных собачек, зверьков для развлечения, так короли и королевы осуществляли свои христианские потребности "накорми убогого, поддержи слабого", но этот слабый и убогий взамен за кусок злеба должен был веселить, развлекать, угождать прихотям, скрашивать одиночество на людях - самое тяжелое из всех видов одиночества.
Известны немногие имена - образованный карлик Пьетро Барби при дворе Козимо Медичи в 15 веке, многочисленные шуты русской царицы Анны Иоанновны, "малорослое население" покоев мрачного испанского дворца Эскориал,
О нравах Эскориала написано достаточно, но не грех напомнить, как воспитывались испанские инфанты при дворе:
"От сложностей этикета особенно страдали непривычные к нему иностранцы. На пути в Мадрид австрийской принцессе Марии - будущей второй жене Филиппа IV - поднесли в дар шелковые чулки, но мажордом тут же выкинул подарок, отрезав: "У королевы Испании нет ног". Бедная Мария упала в обморок, решив, что ее ноги принесут в жертву чудищу этикета. Отец Анны Филипп III умер от угара: его кресло стояло слишком близко к камину, а единственный гранд, способный его отодвинуть, куда-то отлучился. Но именно Филипп IV (отец королевы Марии-Терезии) довел этикет до совершенства. Говорили, что он улыбался не больше трех раз в жизни и требовал того же от своих близких. Французский посланник Берто писал: "Король действовал и ходил с видом ожившей статуи. Он принимал приближенных, выслушивал и отвечал им с одним и тем же выражением лица, и из всех частей его тела шевелились только губы".
Тот же этикет заставлял испанских монархов оставаться узниками дворца, ведь за его пределами было немыслимо соблюдать сотни правил и условностей. Дед Анны Филипп II, великий государь и кровавый палач протестантов, выстроил близ Мадрида роскошный и мрачный замок Эскориал, но его потомки предпочитали более скромный Алькасар.
Дворцы по восточному обычаю - ведь Испания сотни лет оставалась во власти арабов - делились на мужскую и женскую половины. Днем в обеих кишели придворные, шуты и карлики, но после захода солнца ни один мужчина, кроме короля, не мог оставаться на женской территории.
Честь королевы или принцессы должна была оставаться вне подозрений. Даже прикосновение к руке коронованных дам каралось смертью. Известен случай, когда два офицера вытащили инфанту Марию-Терезию из седла взбесившегося коня. Им тут же пришлось во весь опор скакать к границе, спасая свои жизни.
Жизнь испанских принцесс, была подчинена строгому распорядку. Ранний подъем, молитва, завтрак, потом часы учебы. Юные инфанты обучались шитью, танцам и письму, зубрили священную историю и генеалогию царствующей династии. Далее следовал торжественный обед, дневной сон, затем игры или болтовня с фрейлинами (у каждой принцессы был свой штат придворных). Затем снова долгие молитвы и отход ко сну - ровно в десять вечера.
Веласкес. Портрет инфанты Марии-Терезии.
Конечно, у девочек были лучшие игрушки и невиданные лакомства, привезенные из заморских владений Испании. Но, по правде говоря, жили инфанты не особенно весело - строгие дуэньи с детства не позволяли им ни смеяться, ни бегать, ни играть со сверстниками. Прибавьте к этому жесткие и неудобные платья с каркасом из китового уса и шлейфом, волочащимся по земле. Вдобавок девушки были лишены малейшего права голоса и свободы выбора.
Чтобы вынести строгий придворный этикет и дворцовую скуку при дворе заводили шутов и карликов.
Ни при каком другом европейском дворе не было их так много как при испанском. Карлица Мария Барбола родом из Германии, карлик Николао де Пертусато из Италии.
Оба принадлежали к дворцовой утвари короля. Карлики обладали свободой шута, они существовали вне придворной иерархии и содержались как домашние животные. Не случайно Веласкас наделил на картине движением только карлика, который поставил свою ногу на лежащую собаку. Карлики принадлежали к числу монстров, уродцев - содержащихся при дворе людей с гидроцефалией, слабоумных и т. п. Карлики наделяли придворных чувством собственного превосходства, уродцы делали их красивыми. Фрейлины и инфанта кажутся красавицами на фоне Марии Барболы.
Последнее описание относится к знаменитой картине Диего Веласкеса "Менины", где изображена инфанта Маргарита в окружении фрейлин и карликов. Это были единственные спутники ее детства.
Веласкес, деталь картины "Менины" придворная карлица Мария Барбола
"Менины" - общий вид.
В качестве небольшого отступления позволю себе поместить, как "сопровождение" к картине стихи русского поэта Павла Антокольского (1928 год) которые прекрасно отражают мрачноватую атмосферу испанского двора.
ПОРТРЕТ ИНФАНТЫ
Художник был горяч, приветлив, чист, умен.
Он знал, что розовый застенчивый ребенок
Давно уж сух и желт, как выжатый лимон;
Что в пульсе этих вен - сны многих погребенных;
Что не брабантские бесценны кружева,
А верно, ни в каких Болоньях иль Сорбоннах
Не сосчитать смертей, которыми жива
Десятилетняя.
Тлел перед ним осколок
Издерганной семьи. Ублюдок божества.
Тихоня. Лакомка. Страсть карликов бесполых
И бич духовников. Он видел в ней итог
Истории страны. Пред ним метался полог
Безжизненной души. Был пуст ее чертог.
Дуэньи шли гурьбой, как овцы. И смотрелись
В портрет, как в зеркало. Он услыхал поток
Витиеватых фраз. Тонуло слово "прелесть"
Под длинным титулом в двенадцать ступеней.
У короля-отца отваливалась челюсть.
Оскалив черный рот и став еще бледней,
Он проскрипел: "Внизу накормят вас, Веласкец".
И тот, откланявшись, пошел мечтать о ней.
Дни и года его летели в адской пляске.
Всё было. Золото. Забвение. Запой
Бессонного труда. Не подлежит огласке
Душа художника. Она была собой.
Ей мало юности. Но быстро постареть ей.
Ей мало зоркости. И всё же стать слепой.
Потом прошли века. Один. Другой, И третий.
И смотрит мимо глаз, как он ей приказал,
Инфанта-девочка на пасмурном портрете.
Пред ней пустынный Лувр. Седой музейный зал.
Паркетный лоск. И тишь, как в дни Эскуриала.
И ясно девочке по всем людским глазам,
Что ничего с тех пор она не потеряла -
Ни карликов, ни царств, ни кукол, ни святых;
Что сделан целый мир из тех же матерьялов,
От века данных ей. Мир отсветов златых,
В зазубринах резьбы, в подобье звона где-то
На бронзовых часах. И снова - звон затих.
И в тот же тяжкий шелк безжалостно одета,
Безмозгла, как божок, бесспорна, как трава
Во рвах кладбищенских, старей отца и деда,-
Смеется девочка. Сильна тем, что мертва.
(с) 1928, Павел Антокольский.
Несмотря на то пренебрежение, с которым сильные мира сего относились к придворным маленьким людям, карлики вызывали острое любопытство, смешанное со страхом - вспомните, во многих сказках - карлик, подземный человечек, гном, решает судьбу героя, имеет на него мистическое влияние. Тот же зловещий Румпельштильцхен, имя которого должна угадать молодая королева, чтобы не лишиться ребенка, или более добрый, но трагически закончившийся вариант сказки Погорельского "Черная курица или подземные жители
литературную линию придворного карлика, жестоко мстящего деспоту за честь возлюбленной по имени Пушинка, продолжил Эдгар Аллан По в жутком рассказе Прыг-скок
Это перечисление могло бы занять немало, благо примеров масса, я остановился на более характерных.
Карлики пользовались определенной свободой слова - даже горькая правда из их уст звучала как бормотание слабоумных, как говорится слуги знают все о господах, но маленькие люди знают все и о господах и о слугах.
Они обладали поистине уникальной информацией - потому что их как правило не стеснялись ни неверные супруги, ни заговорщики.
И подчас карлики умело пользовались этой информацией.
Часто карлики были спутниками детей венценосцев - их даже одевали в одинаковые с наследниками платьица - отчасти для забавы, отчасти из суеверного желания отвести от ребенка болезнь и порчу.
Кисти Веласкеса принадлежат многие портреты придворных карликов и шутов. Художник не иронизирует над ними, но изображает их правдиво, кого с участием, кого - с восхищением силой духа этих несломленных уродством людей, некоторые из них безумны, другие - поражают ясностью и проницательностью взгляда и чувством собственного достоинства.
ниже
портрет шута - карлика по имени Дон Хуан Калабазас, прозванного Калабачилла (тыква-горлянка) (от этого слова пошло русское "калабашка" и мексиканский "калебас", в высушенной кожуре тыкв-горлянок часто хранили вино)
ниже портрет карлика Франсиско Леччано, прозванного "Малыш из Валенсии", судя по лицу бедняга страдал вдобавок еще и синдромом Дауна
А вот эти люди - явно не слабоумны - всмотритесь в лица, они благородны и исполнены достоинства и рассудка
Карлик Себастиан де Морра:
Дон Диего де Ачедо, по прозвищу "Эль Примо"
И один из моих любимых портретов - судя по лицу и осанке человек был незаурядный и очень сильный духом:
Придворный карлик дон Антонио эль Инглес.
На самом деле такое явление как нанизм (карликовость) мало изучено, у ученых есть несколько версий, некоторые спорят друг с другом. Достоверно известно одно - "эльфоподобные" гармонично сложенные лилипуты - с детскиеми чертами и голосами - это карлики врожденные, они бесплодны, не могут иметь потомства, сохраняют детскую психику и реакции, подчас бывают очень красивы, особенно в молодости.
Карлики вроде Дона Себастьяна де Морра или Инглеса с собакой - имеют растительность на лице, низкие голоса, большие головы, обычно это люди переставшие расти из за перенесенных тяжелых болезней в детстве или травм позвоночника. Они могут иметь потомство - более того их дети от нормальных женщин - не унаследуют карликовость, а будут совершенно обычными детьми и рослыми взрослыми, я как то видел передачу, где была показана такая семья - отец - карлик посттравматик, известный актер и каскадер (кстати в блистательной физической форме), его жена и дочь - обе выше отца на четыре головы.
Женщины подобного типа могут родить только при помощи кесарева сечения и в прежние века как правило, погибали.
Такие люди физически и умственно развиты и ничем не отличаются от обычных людей.
Увы, подчас беднота, чтобы обеспечить детям "сытое" будущее нарочно уродовали младенцов, замедляя их рост, выращивали детей в больших кувшинах, женщины затягивали беременное чрево деревянными колодками, чтобы деформировать плод и родить урода, которого можно выгодно продать в балаган или придворному шутолову - человеку, поставлявшего "живые игрушки" к монаршьему двору, он же отвечал за их содержание, обучение и состояние здоровья.
Увлечение придворными карликами из Европы перешло и в Петровскую Россию, в частности Петр в конце XVII века устроил в Петербурге настоящую свадьбу карликов.
«Карла мужеска и девичьего пола, всех карлов, живущих в Москве в домах боярских и других ближних людей, собрав всех, выслать с Москвы в Петербург, сего августа дня, а в тот отпуск, в тех домах в которых живут, сделать к тому дню на них, карлов, платье: на мужеский пол кафтанье и камзолы нарядные, цветные, с позументами золотыми и пуговицами медными, золотыми, и шпаги, и портупеи, и шляпы, и чулки, и башмаки немецкие добрые; на девически пол верхнее и исподнее немецкое платье, и фантажи, и всякое приличное добро, уборы, и в том взять тех домов с стряпчих скази...»16 Но сразу выполнить царский указ не удалось, поскольку карлов было мало, и собирали их почти 3 месяца. Всего было собрано около 80 карликов и карлиц.
Накануне свадьбы двое статных, одинаковых ростом карлика в маленькой одноколке о трех колесах, запряженной одной маленькой лошадкой, убранной разноцветными лентами, разъезжали по городу в предшествии двух верховых лакеев со своими приглашениями. На следующий день, 13 ноября, когда гости собрались в назначенном доме, молодые, а вслед за ними торжественное шествие отправились к венцу. «Впереди шел нарядно одетый карлик в качестве маршала с жезлом, на котором висела длинная, по соразмерности, кисть из пестрых лент. За ним следовал, тоже в особом наряде, Его Величество с несколькими министрами, князьями, боярами, офицерами и прочими...»17
Шествие заключали 72 карлика, выступавшие парами: «они были одеты в одежды разнообразных цветов: карлики в светло-голубые или розовые французские кафтаны, с треугольными шляпами на головах и при шпагах, а карлицы в белых платьях с розовыми лентами... Вслед за карликами шло множество сторонних зрителей.
Пара была обвенчана в русской церкви по русскому обряду. Все карлики заняли середину церкви. На вопрос священника к жениху, хочет ли он жениться на своей невесте, тот громко произнес по-русски: „на ней и ни на какой другой". Невеста же на вопрос, хочет ли она выйти за своего жениха и не обещалась ли уже другому, ответила: „вот была бы штука!", но ея „да" чуть можно было расслышать, что возбудило единодушный смех...»18
После стола все карлы очень весело танцевали „русского", часов до одиннадцати. Какие были тут прыжки, кривляния и гримасы, вообразить себе нельзя! Все гости, в особенности же Царь, не могли довольно тем навеселиться и, смотря на коверканье и ужимки этих 72-х уродцев, хохотал до упаду. У иного были коротенькие ножки и высокий горб, у другого — большое брюхо, у третьего—ноги кривые и вывернутые, как у барской собаки, или огромная голова, или кривой рот и длинные уши, или маленькие глазки и расплывшее от жира лицо и так далее...»19
Петр I усердно подпаивал новобрачных и затем сам отвел их домой (в царские палаты) и при себе велел уложить их в постель.
...Затея Петра, повторенная им еще раз в 1713 году, не привела к ожидаемым результатам. Правда, молодая карлица, бывшая невестой в первую свадьбу, сделалась беременною, но не могла разрешиться и после страданий умерла вместе с ребенком.
И вот для итога выдержка из еще одной статьи:
Непременным атрибутом двора Филиппа IV-как, впрочем, и любого королевского двора средневековой Европы - были шуты и карлики, которых держали здесь ради забавы. Среди них были и профессиональные шуты, и люди, «обиженные» природой. Служа при дворе, Веласкес не раз писал и шутов, и карликов. На рубеже 1630-1640-х годов он создал знаменитую серию, состоявшую из четырех картин. Героями трех из этих работ стали карлики. «Портрет Франсиско Лескано» (вверху) представляет нам несчастного человека, страдающего – по всем признакам - болезнью Дауна; «Дон Хуан Калабасас» (внизу) - горбуна, улыбающегося бессмысленной улыбкой («калабасас» в переводе с испанского означает «тыква»). В этих произведениях нет ни тени насмешки или брезгливости - они написаны с явной нежностью и симпатией. Этот факт нам многое говорит о характере самого автора.
В XVIII столетии в Англии гостил еще один необычайный карлик— Йозеф Бураловский. Родившийся в Польше в 1739 году, при рождении был ростом только 22 см, а за первые шесть лет жизни вырос всего лишь до 45 см. Его окончательный рост едва достигал 70 см. очень интеллигентный, в возрасте 18 лет он уже легко говорил на пяти языках. Иозеф был великолепным пианистом и, женившись на женщине нормального роста, отправился в концертное турне по Европе. Вероятно, он понимал, что люди приходили смотреть не на пианиста, а на карлика, прежде всего, но, все равно, был доволен возможностью посмотреть вместе с женой на мир. Один французский критик писал о нем: "Природа нашла сама себя в миниатюрной фигуре этого великолепного человека". После возвращения из путешествия он был принят Георгием IV в Букингемском дворце, потом поселился на постоянное место жительства в местечке Бургхам в Англии. Там он описал историю своей жизни, назвав ее “Памятники славного карлика, описание его рождения, супружества путешествий, им самим же написанное”. Князя Валии так занял этот манускрипт, что он велел издать его в виде книжки за свои средства. Бураловский умер 1837 году в довольно пожилом возрасте.
информация взята отсюда, на сайте еще много интересных сведений:
К счастью этот унизительный обычай, обращаться с маленькими людьми как с куклами для потехи остался в прошлом.
