В середине XVII века генеральный контролер финансов Людовика XIV Жан-Батист Кольбер произвел структурную перестройку французской экономики. Его стараниями всего за 10 – 15 лет Франция, которая едва не обанкротилась в ходе Тридцатилетней войны, вышла в ряд самых развитых и благополучных стран Европы. Она конкурировала с Голландией в морской торговле, опередила Англию в захвате богатейших колоний в Юго-Восточной Азии, внутри страны невиданными темпами развивалась промышленность и рос уровень жизни.
Кольбер нашел самый рациональный выход из кризиса для государств-должников с хроническим дефицитом бюджета: он минимизировал количество льгот для налогоплательщиков, повысил налоговую дисциплину, создал систему препятствий для обращения капиталов в кредитно-финансовой сфере, с тем чтобы они устремились в реальный сектор экономики. Очень знакомые тезисы, не правда ли? Действительно, принципы антикризисного реформирования с тех пор менялись лишь в деталях, и в современной России власти действуют примерно в том же направлении. Однако, как показывает опыт самого Кольбера, масштабные реформы в экономике начинаются с закручивания гаек и соответствующих мер в отношении крупных финансистов.
Держаться корней
Кольбер родился в 1619 году в Реймсе. Пять поколений его предков были торговцами, но в середине XVII века во Франции сложились не самые благоприятные условия для предпринимательства, и родители Жана-Батиста определили для него карьеру чиновника. На обучение в иезуитском колледже родительских средств еще хватало, а вот купить выпускнику судейскую или чиновничью должность, которые в те времена продавались совершенно легально, Кольберы не смогли. Жану-Батисту пришлось отправиться в действующую армию. В колледже, где обучались преимущественно молодые дворяне, Кольберу успели внушить презрительное отношение к торговому сословию, а финансовые неудачи отца, из-за которых рухнули его надежды, только укрепили юношу в этих взглядах. Однако на первом этапе именно принадлежность к торговому сословию обеспечила Кольберу карьерное продвижение.
В армии он был назначен на низовую административную должность военного комиссара, или, проще говоря, интенданта, который обеспечивал размещение солдат на постой, искал поставщиков припасов и амуниции. Ну и, естественно, воровал в интересах командного состава. Спустя пару лет дальний родственник Кольберов – Мишель Летелье стал госсекретарем по военным делам и, формируя свою команду, потащил наверх многочисленную родню. На правах родственника Жан-Батист, успевший набить руку на организации военных подрядов, стал доверенным лицом Летелье в решении хозяйственных вопросов. Характер работы остался тем же, изменился лишь масштаб: найти крупного поставщика и заключить с ним договор на таких условиях, чтобы Летелье достался процент с казенных денег. Вскоре по рекомендации патрона Кольбер стал управляющим хозяйством первого министра кардинала Мазарини. До кардинала дошли слухи о ловкости интенданта, благодаря которому военный секретарь обогатился не по чину. Под угрозой отставки Летелье пришлось «подарить» своего финансиста Мазарини.
Адская машина Мазарини
Для самого Жана-Батиста на этот раз изменились не только масштаб сделок и процент, отчисляемый хозяину – перед ним открылись возможности покончить с поднадоевшей профессией. В 1659 году он подготовил для Мазарини служебную записку, в которой изложил основы той социально-экономической политики, которая впоследствии будет названа «кольберизмом» и на которой в течение последующих 300 с лишним лет будут строиться правительственные антикризисные программы. Смысл послания к Мазарини сводился к тому, чтобы экономически поощрять представителей «полезных профессий»: ремесленников, земледельцев и других участников производственной деятельности.
А представителей «вредных профессий» – например, финансистов, которые нужны только во время войны, чтобы помочь стране быстро собрать средства, – необходимо поставить в невозможные условия существования. Из-за отвлечения самых крупных капиталов в сферу чистого кредитования французам недостает капиталов для создания крупных компаний, которые обеспечивают экономическую гегемонию Голландии и Англии. «Чем полагаться на экстраординарные доходы по займам, – доказывал Кольбер, – лучше иметь богатую страну, легко покрывающую свои расходы из обычного, упорядоченного бюджета. А уж если и брать в долг, то создать такие условия, когда уровень процента будет низким. Ведь кредит есть не что иное, как возможность легко достать деньги под малые проценты, а не под 20 – 40% годовых…» В итоге, по расчетам Кольбера, 20 тыс. человек, которые жили за счет беспорядка в финансах, «будут вынуждены заняться торговлей, мануфактурами, сельским хозяйством и военным делом, ибо это единственные профессии, делающие королевство процветающим» Идеи Кольбера были исполнены здравого смысла, но Мазарини дал им высокую оценку вовсе не из-за этого. Его личный интендант разработал теорию, которая могла стать мощным оружием против главного политического противника кардинала – королевского советника, финансиста Николя Фуке. Тот разработал антикризисную программу, основанную на мягких, растянутых во времени реформах, когда долги государства гасятся за счет новых кредитов.
Кольбер же предлагал настоящую «шоковую терапию», подкрепляя свою позицию крепкими аргументами, в свете которых Фуке выглядел обыкновенным взяточником. Больной Мазарини чувствовал, что ему не хватит ни времени, ни сил, чтобы использовать это оружие. Поэтому он «заложил бомбу» под Фуке, рекомендовав королю Людовику XIV назначить Кольбера государственным интендантом финансов.
Королевский аппетит
На Людовика, впрочем, революционные идеи Кольбера большого впечатления не произвели: Король-Солнце в начале своего правления интересовался финансами лишь постольку, поскольку от их состояния зависела пышность балов. Ставленнику Мазарини, для которого ключом к власти стала борьба с Фуке, пришлось прибегнуть к интригам. Сюринтендант (лицо, ответственное за расходы казны) Николя Фуке приобрел влияние в эпоху правления Анны Австрийской. Королеву не интересовали ни источники средств, ни личные доходы ее сюринтенданта – главное, чтобы двор никогда не был ограничен в деньгах. Фуке неоднократно приходилось прибегать к махинациям с государственными финансами. Никаких особых мер предосторожности он не соблюдал, так как расхищать казну ему позволила сама королева.
Когда агенты Кольбера начали расследовать старые дела об исчезновении казенных средств, выяснилось, что на сюринтенданте висит нецелевых расходов почти на 80 млн ливров, причем как минимум 20 млн из них он присвоил. В течение года Кольбер извещал Людовика о «неожиданно вскрывшихся фактах злоупотреблений», доводя до короля идею о том, что плачевное состояние финансов, из-за которого, кстати, приходится урезать расходы на содержание двора, – результат махинаций Николя Фуке и близких к нему финансистов. Могущественный сюринтендант сам помог Кольберу. В
конце 1661 года он совершил ошибку, которая закончилась для него пожизненным заключением в бастионе Анжера. Фуке, для которого интриги Кольбера оставались тайной, вдруг почувствовал, что Людовик стал относиться к нему с некоторой прохладой. Зная, что больше всего на свете «король-солнце» любит пышные торжества, он решил отпраздновать новоселье в своем только что достроенном дворце Во-ле-Виконт. Был приглашен король вместе со всей свитой, а Кольбер тем временем подготовил справку, согласно которой строительство дворца обошлось Фуке в 18 млн ливров, а торжества по случаю новоселья еще в 500 тыс. С учетом того, что официальные доходы сюринтенданта составляли около 600 тыс. в год, получалось, что Фуке собирается развлекать короля на украденные у него же деньги. Больше всего Людовика взбесил ужин на 3000 персон, поданный на золотой посуде. Во время войны королевский золотой сервиз был переплавлен на нужды обороны, а теперь Фуке словно бы кичился тем, что живет пышнее самого Людовика XIV.
Комедия, разыгранная труппой Мольера перед гостями, была посвящена щедрому хозяину, а не королю. Лошади королевы-матери, испугавшись фейерверка, едва не перевернули карету… Короче, праздник не получился. Разъяренный Людовик собирался лично арестовать Фуке прямо во время праздника, но его удержали от этого Кольбер и Анна Австрийская.
Зачистка территории
Арест Фуке был поручен младшему лейтенанту первой роты мушкетеров Шарлю де Ба-Кастельмору, известному по романам Александра Дюма под именем д'Артаньяна. «Сегодня утром сюринтендант пришел как обычно работать со мной, и я беседовал с ним то об одном, то о другом, делая вид, что ищу бумаги. Это продолжалось до тех пор, пока я не увидел через окно Ба-Кастельмора во дворе замка. Тогда я отпустил сюринтенданта» – так описывал это событие Людовик в письме к матери. Правда, была опасность, что при попытке ареста финансист развяжет гражданскую войну, взбунтовав Нормандию и Бретань, но Фуке не оказал никакого сопротивления. Он слишком долго пребывал на недосягаемой вершине власти и потерял чувство опасности. Суд, продолжавшийся 38 месяцев, приговорил Фуке, обвинявшегося в растрате и оскорблении величества, к изгнанию за пределы Франции, но Людовик, воспользовавшись королевским правом смягчения приговора, заменил ссылку пожизненным заключением. Начальником стражи был назначен Шарль де Ба-Кастельмор, которого за исполнение неблаговидной должности тюремщика повысили в должности до командира королевских мушкетеров. Для Кольбера процесс над проворовавшимся сюринтендантом не только открыл путь к вершинам власти, но и создал прецедент применения судебных санкций к финансистам, которые по его проекту должны были обеспечить процветание Франции. Для судопроизводства над Фуке была создана палата правосудия, куда вошли специально отобранные королем члены высших судебных палат и провинциальных парламентов. После приговора сюринтенданту палата начала принимать к рассмотрению дела частных финансистов – в основном тех, кто обогащался на предоставлении кредитов государству во время Тридцатилетней войны. На кампании против Фуке выросла целая система местных осведомителей – субделегатов. Повинуясь королевскому указу, священники после мессы убеждали паству, что самый страшный грех – это финансовая нечистоплотность, и призывали выявлять держателей государственных заемных документов, распространяевшихся канцелярией Фуке. В тюрьме оказались многие интенданты и финансисты. Одного из них, некоего Дюмона, повесили на площади перед Бастилией. Такая же судьба постигла и сборщика налогов в Орлеане. В общей сложности наказание понесли 500 человек. Большинство из них, правда, отделались крупными штрафами по два-три млн ливров. В итоге казна получила более 110 млн ливров – сумму, равную доходам Франции за полтора года. Но самое главное заключалось в другом: кредиторы казны в страхе бросились продавать государственные заемные бумаги, и их цена снизилась в сотни раз. Следующим этапом реформ по Кольберу было сокращение льготных категорий населения. По его оценкам, порядка 10% французов относились к дворянскому сословию и (как следствие) были освобождены от уплаты основного налога – тальи. Причем многие из дворян получили налоговые привилегии совсем недавно – во время войны. Дворянское звание покупали разбогатевшие на военных поставках торговцы, а затем появились целые шайки мошенников, просто подделывавших дворянские грамоты. Кольбер получил разрешение короля на переаттестацию дворянского сословия. Причем генеральный интендант заранее «определил» количество фиктивных дворян – 40%, которых предстояло выявить и оштрафовать. Поэтому местные аттестационные комиссии нередко браковали документы, поданные обедневшими дворянами, ведшими свой род чуть ли не от Карла Смелого. Были аннулированы все дворянские грамоты, выданные после 1634 года. Ввели запрет на передачу дворянского титула при продаже должностей. «Самозванцы» внесли в казну два млн ливров штрафов и были вынуждены платить все налоги, в том числе и простолюдинскую талью. Людовик, не лишенный чувства юмора, наградил Кольбера за проведение переаттестации дворянским титулом.
Король танцует
Реформы Кольбера позволили форсировать развитие реального сектора французской экономики: на вырученные деньги были созданы четыре крупнейшие монополии – «Ост-Инд», «Вест-Инд», «Север» и «Левант», которые вели торговлю с колониями в Азии, Африке и Америке. Франция стала крупнейшим производителем предметов роскоши. Появились первые горнопромышленные и металлургические предприятия. Однако главная цель реформ так и не была достигнута: бюджет страны, хоть и вырос почти в пять раз, так и остался убыточным. К концу жизни Кольбера его дефицит составлял более 6 млн ливров. Стоимость ливра упала с 8,33 г чистого серебра до 5,33 г. Претензии Франции на морское господство грозили новой войной с Голландией, а на развитие военного флота денег категорически не хватало. Постепенно начали задыхаться из-за недостатка инвестиций и любимые детища Кольбера – «индийские» компании. Куда же делись средства, которые предназначались для развития экономики и которые были собраны с помощью крайне непопулярных мер? Практически все новые доходы казны пошли… на содержание королевского двора. После вынесения приговора Фуке король по совету Кольбера ликвидировал должность сюринтенданта и лично стал контролировать расходы казны. Людовик оказался еще большим расхитителем. С 1661 по 1710 год он потратил на строительство дворцов около 140 млн ливров. Содержание королевских конюшен ежегодно обходилось казне в 3 млн. Штат прислуги королевы раздулся до 512 человек. Кольбер осторожно намекал Людовику, что «в прошлом монархи никогда не несли расходов, не являющихся необходимыми», а затем сухо констатировал: «Ваше Величество потратили 200 тыс. наличными на поездку в Версаль, 13 тыс. пистолей на игру свою и королевы в карты, 50 тыс. ливров на непредусмотренные трапезы…» Такие отчеты не добавляли теплоты отношениям Людовика и его главного финансового советника. В 1683 году умирающий Кольбер получил от короля личное письмо. Прежде неизменно послушный министр вдруг взбунтовался и отказался вскрывать королевское послание: «Я не хочу слышать о короле; пусть хотя бы сейчас он оставит меня в покое».
