Оставшись позади, Франсуа был далек от уныния и тем более от зависти. Дю Плесси-Бельер взял на себя незавидную роль, вызвавшись оберегать Великую графиню от посягательств на ее время и особенно же тщательно распланированное дорожное расписание. И, Франсуа знал по собственному опыту, горожане были не далеко не простаки и умели расставлять такие ловушки для высоких гостей при помощи лести и заманчивых предложений, что отказаться от их радушия было практически невозможно. К счастью, в Труа не было никого, кто был одного ранга с маршалом, а посему им не грозила задержка еще и по причине какой-нибудь ссоры, в которые провинциалы были любители навязывать столичному дворянству.

- Смотрите-ка, Симонетта, вон тот человек похожий на индюка, - наклонив голову к ушку рыжеволосой прелестницы, маркиз тихонько зашептал шутливые замечания, пока они проходили через широкий вестибюль к дверям зала, - Клянусь святым Франциском, он несет книгу для подписей... а там наверняка вложена чисто случайно какая-нибудь записочка с просьбой почтить визитом. Вот увидите.

Он сам взял мадемуазель ди Стефано под руку, чтобы не оказаться в положении, которое супруги магистрата, стрелявшие в его сторону хищными взорами, сочли бы за обременительное одиночество. О нет! Улыбка и сияющие глаза молодого полковника свидетельствовали об обратном, а прехорошенькая мадемуазель, которую он чинно вел под руку, была одета по столичной моде и вполне могла сойти если не знатную особу, то за компаньонку Великой графини.

- Эх, сбежать бы, здесь наверняка полным-полно всяческих уголков. И не только, - все также шепотом сказал Франсуа, когда его первое же предположение оправдалось - человек в бархатной шапочке и очках, нацепленных на нос при помощи двух жгутов-повязок, зацеплявшихся за уши, подвел мадам де Суассон к длинном столу и раскрыл перед ней принесенную с собой книгу.

- Интересно, там на первых страницах наверное подписи королей из династии Капетингов, не меньше, - подшутил маркиз, поглядывая на умиленно улыбавшиеся лица магистрата и их дам, поспешно прошелестевших в туго накрахмаленных платьях вслед за своими добродетельными супругами.

- Быть может самих Капетингов и нет, но вот кое-кто из Валуа оставил как-то свой автограф в этой книге, - раздался голос из-за плеча маркиза и, обернувшись, он увидел отставшего от всей толпы Ланжерона.

- Майор... а что же Вы, не спешите принять поздравления с сегодняшней победой? - спросил его маркиз, но тот кисло ухмыльнулся и качнул головой, так что кончики усов смешно встопорщились, - Скажите-ка, майор, как долго нам придется выдерживать эту церемонию? Ведь никаких подковерных затей, а?

- Мне об этом не докладывают, - с такой же иронией ответил Ланжерон и улыбнулся в ответ на понимающую, как ему показалось улыбку Симонетты, - Но, насколько я знаю этого Мопена, просто так он не сдастся. Раз уж он вызвал этого старого скрягу, городского советника по налогам.

- Это кто?

- А вот этот в шапочке, он и есть, - ответил Ланжерон и хмыкнул, - Я бы много вопросов ему задал на досуге по армейским поставкам. Но, он хитер каналья. Завернет все так, что вы же и должны окажетесь. Зачем-то он у Ее Светлости автографы просит... даст бог, только в книге для почетных гостей, а не на какой-нибудь простительной грамоте по недоимкам.

- Даже так? - слегка помрачнев, пробормотал Франсуа и переглянулся с Симонеттой.

Как странно было видеть подпись дю Плесси под собственной - будто бы они только что скрепили на бумаге некий договор, которому недоставало лишь подписи Виллеруа, чтобы связать всех троих навеки. Какой могла стать эта связь, Олимпия не ведала, но холодок, пробежавший по спине, не обещал их трио ничего хорошего.

О, кто бы знал, как она ненавидела эти свои дурные предчувствия, умевшие отравить ей даже самые счастливые дни жизни, а в последние месяцы сделавшиеся причиной для тягостной тоски. Тоски, от которой Олимпия пыталась сбежать в Венецию, к сестре и брату, а вместо этого...

- Господин полковник, - промурлыкала она как ни в чем не бывало, когда бледный и измученный на вид Лафрамбуаз подошел к ним, повинуясь бесцеремонному приказу маршала. - Я бесконечно рада, что смогла увидеть вас. Майор сказал нам, что вы живете здесь же, рядом с ратушей, не так ли?

- Именно так, Ваша Светлость, - полковник, по лицу которого при упоминании Ланжерона пробежала тень, почтительно поцеловал протянутую ему руку. - Мой городской дом буквально в паре шагов, и если бы мадам графиня не спешила так, я бы набрался смелости предложить вам мое скромное гостеприимство.

- Так наберитесь же, сударь, я вас ловлю на слове, - жизнерадостно оборвала его графиня. - Мы будем рады нанести вам дружеский визит и поднять тост за то, чтобы вся эта история закончилась наилучшим образом для всех. Не так ли, месье маршал? Вы ведь составите мне компанию в этой маленькой эскападе?

Не сомневаясь в положительном ответе дю Плесси, прекрасно осведомленного о ее намерениях, она вновь обратила бархатный взгляд на беднягу полковника, слегка ошарашенного тем, как буквально он был понят.

- Так что же?

- Да, конечно же, само собой... но мне надо сделать распоряжения, подготовиться...

Лафрамбуаз нервно оглянулся по сторонам, явно подыскивая кого-нибудь, готового прийти ему на помощь и занять все время почетных гостей до самого их отбытия, но Олимпия была неумолима.

- Ба, оставьте это, какие могут быть приготовления! Бокал вина, вот и все, чем мы вас затрудним, дорогой полковник, - она подхватила несчастного под руку и громко объявила. - Господа магистраты, поскольку покинуть ваш чудесный город, так нигде и не побывав, и впрямь никуда не годится, я решила принять приглашение достойнейшего месье де Лафрамбуаза и засвидетельствовать почтение ему и его семье и домочадцам.

Это заявление, как и следовало ожидать, произвело фурор, пожалуй, даже больший, чем рассчитывала мадам де Суассон, потому что все достойные мужи из городского совета тут же дружной толпой вызвались проводить "счастливчика Лафрамбуаза" и госпожу губернаторшу до самых дверей полковничьего особняка.

- Скажу, что вы ужасный озорник, синьор полковник, - сурово констатировала синьорина ди Стефано, не без удовольствия проводив взглядом удаляющуюся толпу магистратов и их расфуфыренных со всей провинциальной роскошью супруг. - В то время, как моя бедная госпожа и синьор маршал мужественно исполняют свой долг в скучной компании, вы предлагаете мне - что? Булочки! Да еще и с горячим вином! А ведь только-только из-за стола поднялись, между прочим. Как это на вас похоже, Ваша Светлость. Как были неисправимый вертопрах, так и остались, ей богу!

Сияющая довольством улыбка маркиза слегка померкла - Виллеруа явно не ждал подобной отповеди, надеясь на полное понимание и сочувствие со стороны добрейшей Симонетты. Язвительная кокетка же наслаждалась произведенным эффектом добрых полминуты (за это время они с маркизом почти успели пересечь рыночную площадь и дойти до начала главной улицы, оставив за спиной и графиню, и почтенных магистратов, толпящихся перед домом полковника в надежде лицезреть знатную гостью еще раз, когда она изволит отправиться обратно), пока, наконец, не выдержала и не рассмеялась:

- Ба, да не смотрите же на меня с таким виноватым видом, Ваша Светлость. Скажу вам по секрету, я и сама не собиралась идти следом за графиней, благо синьора дала мне поручение как раз в одну из здешних лавок. И если нам по дороге встретятся соблазнительные булочки, так и быть, я позволю вам угостить меня и ими, и обещанным вином.

С этими словами она показала рукой в элегантной перчатке, отороченной беличьим мехом, на одну из качающихся впереди вывесок, изображающую пару чулок.

- Начнем оттуда, с вашего позволения, маркиз. Но если вас смущают столь интимные предметы дамского гардероба, вы можете обождать меня снаружи, пока я буду выбирать чулки графине... и себе.

Взгляд, брошенный на молодого человека из глубин капюшона, красиво обрамлявшего пышную прическу рыжеволосой Далилы, был так красноречив, что надо было быть совсем чурбаном, чтобы не понять намек, таившийся в последнем слове. Однако ж, отдадим должное Симонетте: она твердо намеревалась ограничиться намеком и не собиралась просить у маркиза подарков, буде он проявит свою обыкновенную непонятливость в финансовых вопросах.

Предвкушение легкого перекуса вкупе с игривыми ухаживаниями, осветившее лицо молодого полковника счастливой улыбкой, сменилось легким разочарованием и досадой. Он бросил взгляд через плечо на удалявшихся в сторону дома Лафрамбуза графиню и маршала и с печалью в голосе ответил насмехавшейся над ним субретке:

- О, как это жестоко, милая Симонетта. Неужели Вам мало того, что мадам графине и маршалу придется выдержать на себе провинциальное гостеприимство? Вы хотите, чтобы и мы с Вами пострадали безвинно? А ведь было бы куда лучше, если во всей нашей компании хотя бы с Вами не поддались скуке этого бесконечного утра.

Но, что это? Над ним смеялись? Не выдержав суровую мину, с которой он собирался ответить на смех девушки, Франсуа и сам расхохотался вместе с ней.

- Вы снова обвели меня вокруг пальца! Ну это уж слишком, мадемуазель! Я требую свой фант и немедленно! - заявил он и с грозным видом наклонился, набирая пригоршню снега, - Берегитесь же!

Однако же, фант, предложенный ему Симонеттой, а точнее, наказ, данный ей графиней де Суассон, оказался куда заманчивее. Оставив свое намерение забросать насмешницу снежками, Виллеруа забросил слепленный из снега снаряд в сторону той самой вывески, на которую указала ему Симонетта, и поспешил к двери, чтобы распахнуть ее первым.

- О нет, стоять на морозе? Да я же сделаюсь красным, как мундиры наших гвардейцев! Вы первой же засмеете меня вусмерть!

Дверь с шумом распахнулась, задев висевший над притолокой колокольчик, пронзительно звон которого разбудил сонных еще подмастерьев галантерейщика и его самого.

- Чего изволите... господа... и дамы, - поинтересовался тот, нехотя отрывая нос от огромного гроссбуха, и снова уткнулся в изучение записей, так и не успев обратить внимание на скрывавшийся под теплым дорожным плащом дорогой наряд вошедшего кавалера.

- Мы еще не открылись... видите, на площади столпотворение какое. Пошли бы и посмотрели себе. Сама Великая графиня де Суассон прибыла в город. Собственной персоной, - бормотал он, не поднимая глаз от страницы со сметой расходов.

- Меня нисколько не смущают интимные предметы дамского гардероба, милая Симонетта. Напротив, я буду признателен, если Вы поможете мне освоиться, - шепнул Франсуа на ушко своей спутнице, не обращая внимания на хозяина лавки и неодобрительно поглядывавших на него подмастерьев, - Очень признателен, - повторил он, многозначительно посмотрев в глаза своей пассии, лукаво поблескивавшие из-под капюшона.

Участь бедняжки была решена. Лицо и тон полковника передавали всю непреклонность его намерения упечь ее в монастырь, и она это знала. Франсуа-Анри лишь мельком взглянул в ее лицо, и этого было достаточно, чтобы заметить слезы, блеснувшие под дрогнувшими ресницами, немедленно опущенными вниз, чтобы не дай бог, высокие гости не заметили этот конфуз.

У маркиза были свои взгляды на то, что можно было назвать отеческой опекой, а что попросту тиранством. Имея двух сестер, одна из которых оставалась незамужней, не смотря на милую внешность и очаровательный характер, а более того, солидное приданное в придачу ко всему, дю Плесси-Бельер счел бы себя последним негодяем, если бы понуждал ее к замужеству или поселению в монастыре против ее воли. Но, возможно, именно наличие богатого наследства и титулов, оставленных семье их покойным отцом, и спасали их от подобных вынужденных решений.
Не лгал ли полковник Великой графине, маршалу, и прежде всего самому себе о том, какова действительно была его воля? Вынужденные браки, как и вынужденное затворничество в монастыре, часто не совпадали с истинными желаниями родителей, прежде всего искавших счастья для своего любимого чада. Не было ли в этой ситуации так называемого двойного дна? А что если на самом деле помощь требовалась вовсе не дочери, а самому отцу, не желавшему огорчать ее еще больше, сообщив, что не в его силах было обеспечить ее приданным, достаточным для того, чтобы выдать замуж за человека, достойного и положением, и честью?

Подумав об этом, дю Плесси-Бельер посмотрел в глаза графини де Суассон, постаравшись вложить в свой взгляд всю многозначительность, на какую только был способен. Если кто и мог помочь в этой ситуации, так это женщина, обладающая не столько властью решать и определять судьбы своих вассалов, сколько жизненной мудростью и опытом. Если Ланжерон был настолько упрям и глуп, что не решался просить руки мадемуазель де Лафрамбуаз, но желал этого брака, не смотря на бедственное положение полковника, то разве не должны были они вмешаться?

Возмущенное восклицание Олимпии было несколько не тем, что ожидал от нее Франсуа-Анри, но, как водится, Провидение действует через случай. И кто знает, может быть, именно в этот момент и представился тот счастливый случай для самой мадемуазель Мари де Лафрамбуаз.

- Я, мадам? - прошептала она, чуть шевеля губами от страха за  то, что в крайнем смущении ее батюшка выскажется чересчур резко и определенно, чем оскорбит Великую графиню и маршала.

- Я..., - в этот момент Франсуа-Анри ободряюще улыбнулся ей и положил свою ладонь поверх ее руки, все еще покоившейся на его локте.

- О, мадемуазель! - вдруг воскликнул он, тоном неуместного восторга, - Что я вижу! Неужели у Вас есть зимний сад? Невероятно! Вы должны показать мне это чудо, мадемуазель! Может быть, я и кажусь неотесанным чурбаном со стороны, но страсть как люблю цветы. А розы... нет, решительно, это же розы, да? Прошу Вас, не откажите проводить меня.

Увлекая ошеломленную подобным легкомыслием девушку прочь из гостиной, маршал на ходу оглянулся к графине и чуть заметно подмигнул ей, кивнув в сторону полковника, все еще стоявшего лицом к окну, выходившему на улицу.

- Поговорите с ним! - шепнул одними губами Франсуа-Анри, умоляя Олимпию взглядом исполненных надежды синих глаз, - Вы сможете!

Отредактировано Франсуа-Анри де Руже (2018-02-02 23:32:27)

Сад, который маршал живописал с таким восторгом, будто бы это была дворцовая оранжерея в Версале или в том же Фонтенбло, едва ли заслуживал внимания даже такого скверного ценителя цветов, как он. Застекленная терраса, выступавшая на несколько шагов от дверей гостиной, была обставлена кадками с землей, из которой только-только начинали пробиваться побеги первоцветов, согретых теплом дома.

- Здесь еще ничего не цветет, месье маршал. Мне очень жаль разочаровывать Вас. Но, увы. Зимнего сада давно уже нет, - со вздохом произнесла Мари де Лафрамбуаз, скромно забирая свою руку из руки дю Плесси-Бельера.

Он принял этот жест с приличествовавшей галантному кавалеру сдержанностью и прошелся по террасе, заложив руки за спину. Молчание, повисшее между ними, давило, но вместе с тем, ни мадемуазель де Лафрамбуаз, ни маршал не делали попыток прервать его. Из гостиной доносились тихие голоса, становившиеся все громче, пока слова графини не прозвучали громко и отчетливо.

Дю Плесси-Бельер вскинул голову, обернувшись к дверям.

- Пожалуй, нам уже пора. Мадемуазель, - он посмотрел в глаза девушки, не сделав ни шагу, чтобы приблизиться к ней.

- Но, как же месье де Ланжерон? Вы любите его? Если да, то поверьте моему слову, сударыня, Вы сделаете его счастливым человеком, если позволите просить Вашей руки. Ваш отец слишком гордый человек. Иногда несчастья превращают таких, как он в твердолобых, - тут он осекся, чтобы не назвать полковника ослом перед его же дочерью. Хотя, по промелькнувшей на ее лице улыбке понимания, было видно, что маршал был не одинок в своем мнении.

- Месье, я не смею задерживать Вас, - только и ответила она, присев в реверансе.

- Да, конечно же, - улыбнувшись одними уголками губ, поспешил ответить маршал и направился в гостиную.

- И все же, - он задержался на пороге. - Я сказал то, что хотел сказать. Мне симпатичен майор Ланжерон. Отчасти я здесь еще и потому, что я почувствовал в нем то, что Вы небезразличны ему, сударыня. Могу ли я сказать больше за человека, которого Вы знаете лучше меня?

Она молчала, потупив взор в пол. Еще немного и... Опасаясь вызвать поток девичьих слез, Франсуа-Анри даже не позволил себе выдохнуть. Он только вежливо поклонился и вышел в гостиную, тотчас же встретив ястребиный взгляд отца, по лицу которого было видно, что он пережил не лучшие минуты за разговором с графиней.

- Великолепные цветы, дорогой полковник. Я полагаю, что к нашему возвращению они взойдут и расцветут всем на радость.

Приняв у лакея шляпу и плащ, маршал отказался от его помощи. Он сам нахлобучил на голову шляпу, а затем набросил на плечи плащ, готовый выйти вслед за графиней. Повернувшись к хозяину дома, он посмотрел поверх его плеча, отыскивая глазами его скромницу дочь. Та не решилась проигнорировать прощание с мадам де Суассон, появившись за спиной отца с лицом, опущенным вниз.

- Полковник, благодарю Вас за радушный прием, - произнес маршал достаточно громко, чтобы это могло запечатлеться и в памяти любопытных горожан и магистрата, толпившихся у крыльца дома, - Мадемуазель де Лафрамбуаз, я очарован Вами. Ваш отец заслуженно и по праву может гордиться Вами.

Наверное, этого было достаточно, особенно же, если учесть, что за дверьми мог дожидаться и сам майор, чьи интересы маршал столь неловко попытался отстаивать.

Покончив с формальными фразами прощания, дю Плесси-Бельер подал руку графине и повел ее по ступенькам к дорожке, протоптанной десятками ног.

- Надеюсь, что полковник не окажется, настолько же черств и глух, если майор  решится сам просить руки его дочери, - проговорил он, уже у дверцы кареты. - А где же Виллеруа? Я потерял его из виду еще в ратуше.

Франсуа не успел шепнуть дерзкое уточнение, насколько глубоко он был готов выразить свою признательность, но тут в их премилый тет-а-тет вновь вмешались. Услыхав подробности заказа, а главное - разглядев наконец-то дорогой и добротный дорожный наряд неожиданной покупательницы, галантерейщик вмиг утратил всякий интерес к своим записям в гроссбухе. Все внимание Симонетты теперь было приковано к галантерейщику, который с усердием, достойным лучших лавочников Марэ, принялся обхаживать столь завидных посетителей.

Франсуа оказался оттесненным на задний план, и нет, никто не задел его и даже не взглянул, в этом-то и было все дело. Галантерейщик перебирал лучшие изделия из шелка с пренебрежением к присутствию мужчины при этом священнодействии, так что, молодой человек мог без помех приблизиться к прилавку и наблюдать за происходящим, стоя прямо за спиной Симонетты.

- Недурно, - пробормотал он ей в тон и протянул, было руку, чтобы также как и она провести пальцами по гладкому шелку.

Но тут в разговор снова вмешался галантерейщик, точнее, он и не прекращал свой бубнеж, перебирая и выкладывая на прилавок следующие образцы. Глаза разбегались при виде вышивок тончайшей работы. Купидоны, букетики цветов, часы и даже настоящие фиалки. Все эти чудеса никогда прежде не привлекали внимания маркиза, оставаясь лишь сокрытой за семью печатями тайной, чисто женским секретом, который, если и приоткрывался для его взоров, то лишь с тем, чтобы всколыхнуть, восхитить и тут же увлечь совсем другим и, бесспорно, вызывающим еще больший восторг впечатлительного молодого человека. То, другое, безусловно, дарило блаженство и наслаждение, в сравнении с которым, меркло все остальное. Но, как же он до этой самой поры не подозревал о том, насколько волнующей и прекрасной может быть женская ножка, облаченная в паутинку тончайшего шелка?

- Что? - сглотнув, прошептал Франсуа и слегка покраснел, застигнутый врасплох в тот момент, когда он в своем воображении представлял те самые фиалки на лодыжке прекрасной ножки, покоившейся на мягком сидении табурета... Выше... и еще выше, его взгляд вот-вот был готов увидеть обладательницу этой дивной пары чулок, когда прозвучал вопрос, как ему казалось, не требовавший ответа. Ведь очевидно же, что мадам графиня будет в восторге. Да и он сам был в восторге от увиденного!

- Да. Эти. Они прекрасны, - отозвался Франсуа и выдохнул в самое ушко склонившейся над прилавком Симонетты, - Но, если это все для графини, то что же для Вас?

Он поймал взгляд ее глаз и улыбнулся еще шире, тут же обретя уверенность в себе и в своем решении.

- Вы ведь подберете что-то, что я мог бы подарить... только Вам? Только, тоже с разными рисунками, да? - продолжал шептать он, не замечая, что стоял так близко к своей спутнице, что для того, чтобы выпрямиться, ей пришлось бы невольно оказаться в его объятиях. 

- А еще, и шерстяные чулочки, мадемуазель! Зима не тетка, ого какие морозы грядут. А Вы-то, поди, издалека едете, - не ко времени встрял в образовавшийся интим галантерейщик и побежал открывать сундук с другими изделиями. - Так Вы и на эти тоже взгляните. Эй, Антуан! Хорош прохлаждаться там у окна! Барышня с молодым кавалером ждут! - отозвался он уже из противоположного угла комнаты, в самом буквальном смысле утонув в недрах сундука.

Подмастерье, которого окликнул хозяин лавки, не спешил оторвать нос от оконного стекла, прилипнув к нему словно намертво. А Франсуа, ободренный неожиданной свободой, еще теснее прижался к Симонетте, нежно отвел от обнажившейся из-за наклона шеи шаловливый локон и поцеловал ее горячими губами.

- А может быть, Вы хотите примерить те, которые Вам приглянутся? - спросил он вкрадчивым шепотом в котором угадывалось желание посодействовать и выбору, и примерке. - Я весь в Вашем распоряжении, мадемуазель. Если для примерки чулок необходима помощь лишней пары рук. Или глаз.

- Виллеруа? - Олимпия, все еще кипевшая от возмущения (семейное тиранство, которого она насмотрелась за свою молодость довольно, казалось ей одним из страшнейших преступлений против человеческой природы), рассеянно огляделась, но вместо счастливого маркиза обнаружила возле кареты лишь мрачного де Ланжерона, явно не рассчитывавшего на успех ходатайства, порученного столичным гостям.

- Полагаю, что маркиз эскортирует мою камеристку по местным галантерейным лавкам, - пожала она плечами. - Я разрешила Симонетте взять его с собой для присмотра за лавочниками.

И облегчения маркизова кошелька, без всякого сомнения - хитроумная лисичка Симонетта наверняка изыщет способ заставить Виллеруа заплатить за ее покупки. А может, и за покупки графини, ибо галантность маркиза порой граничила с безрассудством.

- Ну что? - тихо осведомился у них майор, подойдя ближе, чтобы проститься с мадам де Суассон и маршалом. - Полковник по-прежнему настаивает на...

- Увы, - Олимпия виновато потупилась. - Простите нас, майор, но чтобы поколебать этого упрямца, нужен дипломатический талант моего покойного дядюшки. Или невероятная удача. Но вам все равно следует попытать счастья. Быть может, если вы докажете Лафрамбуазу, что вам нужно сердце мадемуазель, а не ее приданое, которого, судя по всему, нет...

Графиня подняла глаза и испытующе взглянула на неудачливого соискателя. Было ли его чувство настолько сильным, чтобы не нуждаться в деньгах для полного супружеского счастья?

- По крайней мере, могу утешить вас тем, что полковник, судя по всему, не желает этого брака не из личной неприязни к вам, а только лишь из гордости, - добавила она. - Но гордость - это одна из неприступнейших крепостей. Видит бог, я бы посоветовала вам просто похитить вашу красавицу и обвенчаться с ней, но ваша военная карьера на том закончится - красть дочерей у собственных начальников крайне неполезно. Вот если бы месье маршал похлопотал о вашем переводе в другой полк, - она улыбнулась дю Плесси, чтобы тот, не ровен час, не решил, что ее предложение следует принять всерьез.

Лицо дю Плесси-Бельера просветлело. Вот уж кому повезло из всей компании, так это мадемуазель Симонетте - вряд ли скучный прием в Ратуше и последовавший затем визит в дом полковника может сравниться с прогулкой по местным лавочкам.

- А наш дорогой друг не растерялся, а? - с легким прищуром смеющихся глаз пошутил  маршал, прежде чем обернуться к подошедшему к ним Ланжерону.

Новости, полученные им от графини, не могли оказаться хуже того, с чем он уже столкнулся. И все-таки, майор заметно помрачнел после ее слов об упрямстве полковника. Как видно, попытки, предпринятые им до той поры, успели практически убедить беднягу в несостоятельности своих надежд.

- Черт возьми, сударь, - глухо проговорил маршал, перехватив улыбку графини, как раз в тот самый момент, когда собирался заверить майора в своем содействии. - Просто возьмите эту крепость в осаду. Изморите полковника. Да, да. Этот упрямец до сегодняшнего дня верил лишь то, что Вы искали руки его дочери, нацелившись на приданное. Ну так докажите ему обратное. Вы уже доказали, что способны пожертвовать и своим состоянием, и жизнью ради нее. И ради него также. Ну, так напомните ему об этом.

Ланжерон промычал нечто похожее на то, что бесчестно напоминать о заслугах человеку, явно, не желавшему помнить о том. Он густо покраснел под пристальным взглядом Олимпии и отступил назад, чтобы позволить графине сесть в карету. Как видно, в его душе также боролись и упрямство, и любовь к девушке.

- Чести мало, если из упрямства Вы потеряете любовь этой юной особы, - проговорил Франсуа-Анри. - Не берите слова полковника о его желании посвятить дочь святости в монастырских стенах всерьез. Я видел в ее глазах, майор, Вы небезразличны ей. Подумайте, чего Вы боитесь больше. Пустых упреков в том, что напомните полковнику, кому он обязан жизнью и честью дочери? Или потерять ее навсегда?

- Благодарю Вас, мадам, за то, что Вы хотели сделать для меня. И за то, что сделали, - произнес де Ланжерон, и Франсуа-Анри услышал в этом ответе уже знакомые нотки, прозвучавшие в саду в ответе мадемуазель де Лафрамбуаз.

- Тысяча чертей, майор, - проворчал маршал и покачал головой - что поделать, если иные, даже стремясь потерять свою свободу, связав себя узами брака, так глупо позволяют упрямству свести к нулю все их чаяния. Но тут, де Ланжерон внезапно изменился в лице, просияв короткой, словно вспышка, улыбкой. Дю Плесси-Бельер обернулся, проследив за взглядом майора, обращенным к дому полковника, и успел заметить мелькнувшее в окне хорошенькое личико мадемуазель де Лафрамбуаз.

- Пожалуй, я приму Ваш совет, мадам. И Ваши слова насчет осады, маршал, - только и сказал де Ланжерон, видя, что был пойман с поличным. - Клянусь честью, полковник благословит нашу помолвку еще до того, как Вы вернетесь в Труа!

- В таком случае, майор, у нас с графиней есть все основания желать поскорее вернуться, - удовлетворенный таким ответом, Франсуа-Анри усмехнулся и посмотрел в лицо Олимпии - а приняла ли она судьбу своей неожиданной подопечной столь же близко к сердцу?

- И майор, я не забываю хороших офицеров. Я постараюсь употребить мои связи в военном интендантстве, чтобы полковнику не пришлось пожалеть о том, что он даст Вам свое согласие на эту помолвку. Большая война не за горами, майор, - шепнул он, ободряюще кивнув Ланжерону, и сел на лошадь, которую подвел к нему форейтор.

Морозный воздух немного потеплел за то время, как они выехали со двора гостиницы, но все же, оставался столь же негостеприимным, а главное, обжигающе холодным. Ему следовало позаботиться о более плотном плаще, вместо щегольского парадного, который был на нем. Но, тот плащ был далеко позади, вместе с его багажом, оставленном в карете.

- Ехать на постоялый двор, Ваша Светлость? - спросил форейтор у графини, после того, как поднял ступеньку и захлопнул дверцу. - Велите послать гонца вперед, чтобы приготовили горячее?

Чтобы не показалось, что он имел какое-то отношение к заботам, проявленным форейтором, Франсуа-Анри сделал невозмутимо легкомысленный вид и принялся озираться вокруг, рассматривая запруженную народом площадь из седла.

Неужели, его выбор попал в самое яблочко? В карих глазах его драгоценной насмешницы не было и тени улыбки. В них горело обещание и приглашение к желанной примерке, о да - это Франсуа прочел в первую же секунду и, воодушевленный этим многообещающим поощрением, был готов на все. Даже на то, чтобы поступившись любопытством оставить лавку ради того, чтобы перехватить карету графини, когда она будет проезжать по улице.

Звякнул наддверный колокольчик и Виллеруа вышел на морозный воздух улицы. Вокруг блестели и искрились заиндевелые стены домов и заснеженные мостовые, двускатные крыши были увенчаны ровными шапками снега, из которых торчали высокие печные трубы, выпускавшие тоненькие струйки дыма в прозрачное голубое небо. Прекрасное утро обещало превратиться в не менее, прекрасный полдень, но о времени и думать не хотелось. Все мысли Франсуа были заняты выбором Симонетты. Он тщетно пытался вспомнить, какие из всех пар чулок, на которые он указал галантерейщику, приглянулись ей, вызвав такой теплый отклик в ее улыбке. Ведь угадал же он ее пожелание, разве нет? Вот если бы еще узнать, какой именно из всей серии выстрелов, так сказать, оказался самым точным - тогда уж он знал бы наперед, что именно предпочитают женщины и как угодить девушке в столь сложном до почти панического ужаса деле, как выбор чулок.

- Месье полковник! А вот и Вы!

Обернувшись, Франсуа увидел одного из гвардейцев, того, с которым они утром спешили на помощь к маршалу, подкараулившему странное свидание на заднем дворе гостиницы.

- Мадам де Суассон и маршал уже освободились? - спросил маркиз, хотя, об этом можно было догадаться по восклицаниям толпы, взволнованной при виде вышедших на площадь супруги губернатора и сопровождавшего ее маршала Франции.

- Они уже вышли из дома Лафрамбуаза, месье! - выкрикнул в ответ гвардеец, чуть попридержав своего коня, - Вот-вот проедут здесь! А меня послали вперед.

Гонец тут же пришпорил лошадь и умчался по заснеженной мостовой, взбивая комья снега из-под копыт своей лошади. В ту же минуту прозвенел колокольчик, и за спиной маркиза распахнулась дверь галантерейной лавки. Симонетта показалась на пороге с пакетами в руках и сияя довольной улыбкой. На порозовевших от мороза щечках девушки играл румянец, а в теплых карих глазах горели озорные огоньки.

- Позволите помочь? - галантность не отменялась даже тогда, когда кавалер готов был онеметь от очарования момента - торжество и радость от совершенной покупки, о выгоде которой Франсуа и понятия не имел, сделали Симонетту еще более привлекательной и красивой в глазах любовника. Если бы вокруг них не столпилась толпа зевак, ожидавших, когда же проедет губернаторская карета с самой Великой графиней де Суассон, Франсуа поцеловал бы свою очаровательную пассию, не задумываясь дважды. И не ограничился бы скромным поцелуем в щечку - уж точно нет! Впрочем, разве не учили его мастера придворных розыгрышей и молодецких выходок, Лозен и тот же дю Плесси-Бельер, что поцелуй в толпе под прикрытием шляпы хорош тем, что его можно поймать налету, не дав жертве опомниться?  И короткий момент наслаждения может подарить удовольствие, с которым не сравнятся и более долгие ласки, не требующие такой же дерзости и ловкости.

Голубые глаза блеснули озорным блеском, когда его осенила эта блестящая мысль. Перехватив пакеты в одну руку, свободной рукой Франсуа обхватил Симонетту за талию и быстро прижал к себе, захватив горячие губы поцелуем. Накрепко, и так быстро, что он и сам не успел опомниться, как уже наслаждался заслуженной за дерзость лаской. И все-таки, не столь уж долго, как ему хотелось бы. Минуту или чуть более того, счастливые моменты ведь только кажутся долгими, а пролетают, как известно, со скоростью ласточкиного полета. Наконец, он ослабил хватку, отпустив девичью талию. И как раз вовремя, чтобы успеть выбежать навстречу подъезжавшей карете.

- Ого! Да это же наш господин полковник с мадемуазелью! - выкрикнул Дюссо, ехавший позади кареты. - Всем стоп! Лошадь для господина полковника!

- Ну вот, успели, - запыхавшись от стремительного поцелуя, сказал Франсуа, открывая дверцу кареты для Симонетты. - Вы очаровательны, как никогда, моя дорогая. И желанны, - эти слова он шепнул на ушко девушке, когда она поставила туфельку на подножку.

На мгновение из-под приподнятого подола платья показалась тоненькая щиколотка, обтянутая в чулок изящной работы. От мысли, каким будет их вечер за примеркой и выбором чулок, глаза молодого человека заблестели, и он улыбнулся девушке той предвкушающей улыбкой, в которой легко было угадать и восхищение, и ожидание одновременно.