Le Roi Soleil - Король-Солнце |
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Le Roi Soleil - Король-Солнце » Вневременные Хроники или Летопись Золотого Века » Сквозь тернии к сестрам...
... или Приют "У погибшего контрабандиста"
Время: Начало февраля 1665 года
Место действия: дороги Франции и Савойи
Действующие лица: маркиз дю Плесси-Бельер, графиня де Суассон и другие маски
В полях, под снегом и дождем,
Мой милый друг, мой бедный друг,
Тебя укрыл бы я плащом
От зимних вьюг, от зимних вьюг.
А если мука суждена
Тебе судьбой, тебе судьбой,
Готов я скорбь твою до дна
Делить с тобой, делить с тобой.
Роберт Бернс
- О, выходит, Виллеруа решил пожертвовать своим плащом, чтобы согреть вас в дороге? - Олимпия понимающе кивнула, попытавшись незаметно высвободить руки, прижатые к толстому сукну камзола. Объяснять дю Плесси, что стук его сердца не в состоянии пробиться через шелуху зимней одежды было бессмысленно, они оба прекрасно понимали, что все эти красивые слова - риторика чистой воды и не более того. - Юный безумец. Что ж, придется убедить его в бессмысленности его красивого жеста. Или заставить взять обратно свой плащ и не слушать возражений.
Ей, наконец, удалось освободиться, но лишь для того, чтобы быть препровожденной под конвоем. Воистину, безвыходное положение - от неусыпного присмотра не хватало воздуха, однако молодая женщина твердо решила не провоцировать более своего мучителя. По крайней мере в те минуты, когда поблизости нет никого, способного встать на ее защиту. Или хотя бы сдержать собственнические порывы дю Плесси своим присутствием. Звезды, еще немного, и она начнет бояться его, как боялась Лувуа, измучившего ее своими домогательствами в те ужасные дни между арестом Варда и ее ссылкой, когда она вдруг оказалась совсем одна - без любви и без защиты.
Распахнутая перед ней дверца чужой кареты зияла, как врата Бастилии, и Олимпии стоило некоторого труда не отшатнуться. Стоп. Никаой паники. Ты едешь с Симонеттой и Виллеруа, не с Ним.
- Я вижу, вы тоже любитель путешествовать с комфортом, - произнесла она, лишь мельком глянув внутрь. - Однако каких же распоряжений вы ждете от меня, сударь?
Не приглашения же отказаться от поездки верхом и присоединиться к нам в карете? О нет, мой милый маршал, этого вам не дождаться, не мечтайте.
- Кстати, а что стало с моим пистолетом. Тем, что был в руках у маркиза? - осведомилась она, мельком глянув на возившегося вокруг лошади слугу, которого дю Плесси столь щедро предоставил в ее распоряжение. Впрочем, не надолго - ведь это ему предстояло остаться на постоялом дворе, если она не ошибалась.
- Так он в карете лежит, Ваша Светлость, - отозвался тот, опуская лошадиную ногу. - Там же, где и плащ месье полковника.
- Прекрасно. Тогда отнесите его плащ в мою карету, пока бедный месье полковник не замерз до смерти, Шабо, - графиня улыбнулась удивленно вскинувшему брови слуге - да, она умела запоминать имена не хуже короля, ведь у них с Людовиком был один учитель. - И захватите из нее второй пистолет, не дай бог, моя камеристка про него забудет. Да, и второй ящик с пистолетами тоже, если его еще не перенесли. Но не волнуйтесь, я не оставлю вас без оружия - под кучерским сидением припрятана аркебуза, только не забудьте ее зарядить - из нее стреляли.
Она встряхнула головой, отгоняя кровавые видения сегодняшнего утра, и подняла глаза на дю Плесси.
- Ну вот, я даже и не знаю, насчет чего распорядиться бы еще. Разве что поторопить Симонетту с маркизом, но ваш человек справится с этим куда лучше меня - я не рискну кричать на таком морозе, это неполезно для горла.
О, если мадемуазель Симонетта могла сомневаться в словах молодого человека, не успев прочувствовать жар, всколыхнувшийся в его груди, то сам он был готов сгореть на месте. Тлевшее, даже не смотря на холод, пламя распалялось все жарче. А когда графиня де Суассон оставила их с Симонеттой наедине, отправившись вместе с дю Плесси-Бельером к его карете, Франсуа блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь мимолетной близостью. Симонетта перегнулась через его колени и тепло от ее прикосновения, длившееся всего несколько секунд, усилило волнение в груди молодого человека, которое тут же отозвалось счастливым вздохом.
- Это... - он улыбнулся, стараясь не клацать зубами, все еще отбивавшими дробь от холода, - Это Ваши руки нежные, Симонетта, - прошептал он, с удовольствием забирая теплые пальчики в свои, - А мои... о, да они сущий лед. Надо будет перчатки потом на жаровне согреть. Меня камердинер учил.
Весь этот несущественный и неважный лепет сменился частым взволнованным дыханием, когда заботы Симонетты от выражения сочувствия перешли к более действенным мерам. Почувствовав под замерзшими ладонями соблазнительно вздымавшуюся теплую грудь, Франсуа глубоко вдохнул, ощутив внезапную нехватку воздуха. Он наклонил лицо к Симонетте и, не встретив сопротивления, тут же нашел ее губы и захватил в поцелуе. Конечно же, для ускорения процесса согревания.
Выбранный Симонеттой способ согреться был самый верный и действенный и Франсуа, не раздумывая принял не озвученные, но и без того понятные условия этой увлекательной игры. Вот только согревать требовалось не только ладони. Мелкая дрожь охватила его всего, и не факт, что это было следствием холода.
- Ваше горе? О нет, я хочу быть Вашей радостью, только позвольте, - прошептал он между поцелуями, - Вы моя спасительница. И мое тепло, - его руки скользили под уютным и теплым плащом, не только согреваясь, но лаская мягкое, отвечавшее теплом и нежностью тело, - Согрей меня, милая Симонетта, мне правда уже лучше, - его просьба еще не успела прозвучать до конца, а он уже подхватил свою спасительницу и усадил на колени.
Продолжать поцелуи, тесно прижавшись друг к другу, укрытыми под теплым широким плащом, оказалось гораздо волнительнее... и эффективнее.
- Еще... моя Симонетта, - просил он, захватывая разгоряченные от поцелуев губки, - Нас нескоро хватятся... - добавил он, может быть потому что был уверен, что графине и маршалу было о чем договориться перед отъездом, а может быть потому что хотел, чтобы так и было, и им с Симонеттой не пришлось бы прерывать головокружительный процесс согрева.
- Неужели у Вас нет ни одного распоряжения для меня, Ваша Светлость? Счастливчик Шабо, ему досталось все, - произнес дю Плесси-Бельер, глядя в глаза Олимпии, - Ну что же, мне не следует задерживать наш отъезд ни минутой дольше. Шабо приготовит Ваш арсенал, ему я доверяю как себе самому. А наш друг Виллеруа не позволит Вам заскучать, - он не стал добавлять фразу о доверии юному полковнику как самому себе, а только усмехнулся, заметив насмешливые лучики в глазах графини, вероятно она подумала о том же.
- Вы позволите помочь Вам? - спросил он, нарушив неловкую паузу, возникшую между ними, когда все шутки были исчерпаны, - Прощания не мой конек, да и расстаемся мы только на несколько часов. Я буду в Труа раньше. Постараюсь расшевелить тамошнего трактирщика, чтобы к Вашему приезду были приготовлены комнаты и ужин для всей компании. Предвестник бури... хм, я слышал это прозвище еще в Сен-Жермене. Но, право же, это не обо мне. И буря - это ведь не о Вас, моя дорогая, - он поцеловал руку графини, мельком, не задерживая ее у своих губ, и тут же отпустил ее, - Ну вот, теперь прощайте.
Оставить за собой последнее слово, этого ли он хотел? О нет, нет! Не сделав и шага от дверцы кареты, Франсуа-Анри остановился и снова обернулся.
- Неужели ни одного распоряжения для Вашего верного маршала, моя дорогая? - спросил он и его голос предательски дрогнул, но он тут же широко улыбнулся, пряча просьбу за веселой усмешкой, и отвесил галантный поклон, шаркнув сапогом по заледенелым булыжникам, рискуя при этом поскользнуться и растянуться прямо на глазах у Олимпии де Суассон. Можно ли доставить даме большее удовольствие? - подумал он и эта мысль развеселила его настолько, что от неуместной грусти в синих глазах не осталось и следа.
К ним подбежал Ранкур, произведенный дю Плесси-Бельером в личные ординарцы. Придерживая шляпу, чтобы ее не снесло сквозным ветром, гулявшим по двору, он проехался последние три шага по ледяной дорожке и притормозил, едва не сбив с ног маршала.
- Месье, если Вы пожелаете, то мы можем выехать вперед сейчас же!
- Да. Едем сейчас же, - ответ был слишком поспешным и даже чересчур бравурным, чтобы не показаться наигранным, но Франсуа-Анри был только рад этой возможности оставить поле сражения после очередной неудачи - он не победил ни на шаг, но и не проиграл. Или все же? Что мешало ему обернуться на ходу и посмотреть, смотрела ли она ему вслед? "Если смотрит, значит... " - шептал упрямый голос в его душе и Франсуа-Анри сделал усилие, чтобы перебороть это желание. Нет, лучше думать, что она смотрела ему вслед и он не увидел этого, чем обернуться и увидеть наглухо задернутые кожаные шторки и убедиться в обратном.
- Вы не замерзнете в этом плаще, месье? - спросил Ранкур, придерживая лошадь.
- Как, Ранкур, и Вы туда же? Да что такого в моем плаще? Ей-богу, я заказал его вовсе не ради прогулок от Тюильри к Лувру, - шутливо ответил маркиз, вставляя ногу в стремя.
- Для столичной зимы он вполне сгодился бы. Но, впереди открытое пространство, ветры там гуляют такие, что и лошадь с ног сбить смогут. Вот я и волнуюсь.
- Не стоит, друг мой. Я морозостойкий, - уже сидя в седле, маршал проверил седельные пистолеты, их было два, по одному с каждой стороны, - Месье полковник основательно подготовился к этой поездке. Это было далеко не ребяческим порывом, судя по его приготовлениям, - оценил он наличие в седельной сумке фляги с арманьяком и мешочка с сухарями помимо прочей необходимой в дороге мелочи.
Бледное февральское солнце, светило сквозь легкую пелену последних облаков, которые ветер не успел еще разогнать по светло-голубому полотнищу неба, и вырисовывало длинные фиолетовые тени на сверкающем снегу. Два всадника выехали за ворота трактира и помчались по лионской дороге, вздымая легкие облачка свежевыпавших снежинок из-под конских копыт.
Интересно, чему это она собиралась учить синьора colonnello? Судя по всему, он уже завершил полный курс любовных наук, если не с молодой супругой, то… Симонетта поймала себя на том, что дьявольски зла на неизвестных парижских кокоток, а может, на австрийских маркитанток, таскавшихся за французской бригадой, отправленной Его Величеством на помощь императору в его затянувшейся войне с турками. Нелепая злость, ведь Виллеруа не был ее собственностью и давно перерос того невинного юношу, которого она учила целоваться в маленьком охотничьем замке посреди лесов и болот. Напротив, радоваться бы тому, что маркиз так хорошо угадывает ее желания, но этот обидный осадочек… а теперь еще и синьора…
Теплый плащ Симонетты, подбитый беличьим мехом, обернулся вокруг плеч Виллеруа, словно огромные крылья, укрывая обоих от задувающего в карету ветра (и возможных нескромных взглядов, хотя она очень надеялась, что про них с маркизом забудут хотя бы минут на пять, а лучше – на десять). Под плащом сразу сделалось так жарко, что она даже не заметила, как лишилась прикрывавшей грудь косынки, полностью отдавшись поцелуям и борьбе с невидимыми застежками и крючками, которыми мужское платье изобиловало не меньше, чем женское.
- И вы жаловались на холод? Да об вас руки обжечь можно, мой синьор, - удалось выдохнуть ей между поцелуями, прежде чем ее снова заставили замолчать, теперь уже надолго.
И лишь тогда, когда упоительная суета под тяжелым плащом сменилась довольной тишиной, и изящный платочек синьорины ди Стефано был пожертвован на то, чтобы избежать предательских следов ее нетривиального способа обогрева, она шепнула, любуясь длинными ресницами Виллеруа, откинувшегося на спинку сидения с закрытыми глазами (неужто умудрился заснуть?):
- Ну как, согрелись? – и улыбнулась, не особо рассчитывая на ответ.
Как не хотелось открывать глаза, продлить миг блаженства... минутку? Секунду? О нет, неужели не удастся? Длинные ресницы на сомкнутых веках дрогнули, маркиз открыл глаза и, улыбнувшись своей спасительнице, сладко потянулся, беспечно лишив их теплого укрытия.
- Ты моя избавительница, - прошептал Франсуа и голос его отдаленно напомнил урчание довольного кота.
Он протянул руки, чтобы снова закутаться в теплый плащ вместе с Симонеттой и отблагодарить ее за нежность ласковым поцелуем. Горячие губы искали новых завоеваний и возможно отыскали бы, к удивлению и еще больше к удовольствию молодой особы, если бы до слуха обоих не донеслось деликатное хмыканье за стенкой кареты.
Сияющий звездным светом мир блаженства вмиг угас, превратившись в пыльную ловушку под широким плащом синьорины Симонетты. Выпростав взъерошенную голову из этого своеобразного укрытия, Франсуа одной рукой крепко прижал к себе Симонетту, а другой потянулся к сброшенному на скамью поясу с коротким кинжалом.
- Эхм... тут месье полковнику передать велели, - раздался голос камердинера маршала, - Вроде как карета для Ее Светлости готова. И камеристку ее ищут, - сдавленный кашель был слишком похож на смешок, чтобы Франсуа не почувствовал прилив крови к вискам - нахал смел еще делать намеки! - Ну, я тут плащ оставлю на оглобле. Месье полковнику передали. Пойду я. Искать мадемуазель что ли.
- Черт бы его побрал, - проговорил Виллеруа, разжимая руку, сжимавшую рукоять обнаженного кинжала, - Я подумал, что это те негодяи вернулись.
Хороши бы они были с Симонеттой, если бы тем двоим негодяям удалось бы украсть что-нибудь из маршальского багажа, оставленного в сундуках позади кареты, пока они были заняты согревающими мероприятиями.
- Я согрелся, - серьезно заявил молодой полковник, но, прежде чем расслабить вторую руку и дать девушке возможность привести себя в порядок, захватил ее губы поцелуем в доказательство своей нежной и глубокой признательности.
Черная карета снова затряслась от энергичных толчков - застегнуть все то множество крючков на собственной одежде без помощи камердинера, а пуще того, и без света, оказалось куда сложнее, чем расстегивать их всего несколькими минутами прежде.
- Ну как? - спросил Виллеруа, демонстрируя наглухо застегнутый жилет и камзол поверх него Симонетте, - Я справился? - его улыбка выдавала неуверенность в достигнутом результате, но в глазах уже сияло нетерпение, - Добежим до той кареты так? - предложил он, ни секунды не беспокоясь о том, как могла воспринять это "так" графиня и какие вопросы родились бы в ее голове при виде взлохмаченной головы маркиза с горевшими от возбуждения и удовольствия щеками.
Насмешливый мужской голос за стенкой кареты не особо смутил рыжую римлянку. Их слышали? Ба, главное, что не видели. А плащ для маркиза всяко будет кстати.
Она соскользнула с коленей Виллеруа на сидение напротив и неторопливо, со знанием дела (и большим опытом) привела в порядок сначала растерзанный корсаж, а затем волосы. Без зеркала это было непросто, но Симонетта слишком хорошо знала мужчин, чтобы спрашивать маркиза, как она выглядит. Во-первых, в карете было слишком сумеречно, чтобы он ее толком разглядел, а во-вторых, в глазах любовника растрепанная женщина всегда прекрасней, чем причесанная безупречно. На худой конец, можно было просто накинуть на голову капюшон и надеяться, что синьора ничего не заметит.
- Пистолеты бы не забыть, - проворчала она себе под нос, пытаясь разглядеть, куда госпожа положила пистоль, которую держала в руках, когда к ним ввалился Виллеруа. - Да где же он?
На камзол маркиза она взглянула лишь мельком - все самые компрометирующие их пуговицы Симонетта застегнула сама, пока Виллеруа жмурился и приходил в себя, а остальное...
- Лучше всякого камердинера, - снисходительно заметила она, но тут же схватила за рукав дернувшегося к дверце молодого человека. - Стойте, это как это - так? Куда ж это вы без шляпы-то?
Шляпа маркиза умудрилась оказаться в дальнем углу кареты, и ей пришлось тянуться за ней, привстав с сиденья.
- Вот, так лучше.
Симонетта надвинула влажную от снега шляпу поглубже на взъерошенные кудри маркиза, снова плюхнулась на сиденье и взвизгнула: проклятый пистолет все время был под ней. Отправив его в футляр, зиявший пустотой на месте второго пистолета, она решительно заявила:
- Пора! - и высунулась наружу.
Камердинер маршала, преспокойно ковырявший кончиком ножа оглоблю кареты, на которой висел плащ Виллеруа, приложил пальцы к шляпе и широко ухмыльнулся итальянке. Пошел он, как же! Симонетта преспокойно осклабилась в ответ и ласково пропела:
- Che mascalzone!
Означенный мерзавец нахмурился озадаченно, но итальянка уже нырнула обратно в карету и широким жестом указала маркизу на дверцу.
- Только после вас, ваша милость. Плащик только не забудьте на оглобле, не зря ж я его сушила.
Отредактировано Симонетта ди Стефано (2017-09-12 00:50:18)
- Шляпа? - удивленный возглас Франсуа наверное показался смешным Симонетте, иначе с чего бы она так весело взвизгнула, плюхнувшись на сиденье, - Так лучше? - уточнил молодой человек, не слишком-то полагаясь на серьезность рыжеволосой любительницы подшучивать над своими поклонниками, а особенно же над ним.
Она опередила его и высунулась наружу первой. Ласковый тон выражения, которым она наградила поджидавшего возле кареты Шабо, не обманул маркиза. Его познания в итальянском хоть и не блистали на уровне чтения Петрарки или Данте, но оказались достаточными, чтобы расхохотаться над мелодичным ругательством итальянки.
- Позвольте, моя дорогая, - все еще смеясь, сказал Франсуа и чмокнул Симонетту в щечку, порозовевшую от мимолетной встречи с февральским морозом, - Но мой плащ, - вдруг задался он вопросом и тут же выпрыгнул из кареты, так что от неожиданного толчка она содрогнулась на сломанных рессорах и продолжала мелко трястись еще некоторое время.
- Почему мой плащ здесь? А как же маршал?
- Уже изволили отбыть, - как ни в чем не бывало отвечал камердинер, и виду не подав, что заметил высунувшуюся прежде маркиза камеристку графини, - Вот, мадам за Вами послать изволили.
- Это я слышал, - буркнул Виллеруа, набросив успевший задубеть на морозе плащ себе на плечи. Его огорчило то, что маршал отправился в одиночку на встречу неизвестности. А что если негодяи, пытавшиеся отыскать его письма, только того и ждут чтобы...
- Еще кто-нибудь уезжал? - спросил он камердинера, шагая размашистым широким шагом к карете маршала.
- Только капрал гвардейский, - отвечал Шабо, - Ранкур его имя. Кажется.
- Ранкур? Он уехал вместе с маршалом? - с долей зависти к своему бывшему ординарцу переспросил Франсуа и с еще большим неудовольствием на лице поправил слишком туго затянутый кружевной шарф на шее.
- Но. больше никого. В том могу поручиться, - подмигнул ему Шабо, неправильно истолковав вопросы полковника, - Я то за конюшнями приглядывал. Здесь и впрямь лошадей кроме наших ни одной не было. Разве что пешком кто мог улизнуть, но это вряд ли. До ближайшей деревушки отсюда миль пять. А после такой метели, дорогу занесло, так что только сытые лошади проехать сумеют.
Не удосужившись ответить на это, Франсуа подошел к карете и остановился. Нет, решительно нельзя было показываться на глаза прекрасной графине в таком виде - он хоть и не видел себя со стороны, но догадывался, что нахмуренный лоб и недовольный взгляд огорчили бы мадам де Суассон, а тут еще и известие о том, что маршал отбыл вперед них. Маркиз вздохнул и тут же сделал протяжный выдох, повторил это упражнение еще раз и только уверившись, что мог улыбаться с прежней непринужденностью, осторожно потянул на себя дверцу кареты.
- Мы уже готовы, мадам! - громко заявил он, чтобы оправдать свое появление.
Шабо тем временем, не теряя времени, вернулся назад, чтобы с той же широкой улыбкой, как и прежде, встретить выходившую из хозяйской кареты Симонетту и поинтересоваться у нее о оставшемся арсенале графини.
- Я захвачу аркебузу, - заявил он, забираясь на козлы, - А Вы, сударыня, будьте любезны, прихватите с собой пистолеты, которые хранятся под сиденьями. Негоже такое ладное вооружение без дела оставлять. Мало ли... здешние места просто кишат волками. Кстати, - шутливо добавил он, чтобы попугать камеристку.
Увидев перед собой маршальского камердинера во второй раз, Симонетта уже не стала тратить на него улыбку. Всякая шутка хороша единожды, повторение убивает даже лучшую из проказ.
- Не извольте беспокоиться, синьор... cameriere, - фыркнула она, откидывая край плаща с двух футляров с пистолетами, крепко зажатых под мышкой. - Чтоб я хозяйское оружие оставила... в этой дыре!
Симонетта широким жестом обвела каретный двор, и вправду являвший собой безрадостное зрелище. Вокруг Парижа подобного запустения было не увидеть, там придорожные заведения выставляли напоказ свое благополучие, чтобы привлечь знатных путешественников, стекавшихся в столицу со всей страны.
- Что до волков, то если кому и остерегаться, то это вам, вас, вроде как, тут оставляют, на растерзание волков двуногих, - уже серьезно добавила молодая женщина, но тут же сменила серьезный тон на привычную насмешливость и в голосе, и в живых карих глазах. - Аркебузу-то на ночь поближе к себе кладите, мало ли что. В таких местах не всем постояльцам с утра дают проснуться живыми. Жалко будет, коль такой видный кавалер к нам не вернется.
Она сунулась в карету, чтобы подобрать с пола длиннющий (и тяжелющий впридачу) мушкет, и, развернувшись на каблучках так резво, что подол юбки взметнул в воздух белую снежную пыль, помчалась догонять синьора полковника, который все мялся у дверей второй кареты, будто не решался показаться перед сиятельные очи синьоры графини. "Из-за меня, что ли?" - удивленно подумала Симонетта и, добежав, стремительно юркнула в распахнутую маркизом дверцу.
- А вот и я, синьора. С пистолетами. Только вот одного не хватает, ума не приложу, куда его синьор полковник задевать умудрился, - пропыхтела она, запыхавшись и от бега, и от тяжести принесенного в охапке оружия, и принялась запихивать мушкет под сиденье, где и без него уже было тесно от перенесенных вещей мадам де Суассон.
Отредактировано Симонетта ди Стефано (2017-09-13 01:00:19)
Симонетта заставляла себя ждать. Впрочем, и маркиз тоже. Стараясь не думать о том, что могло задержать сладкую парочку, Олимпия долго и усердно устраивалась на сидении, приятно удивлявшем мягкостью (кто бы мог подумать, что господа военные такие сибариты), кутала колени в меха и пристраивала успевшие замерзнуть ноги на одну из жаровен, которой решила ни с кем не делиться. Но мелкая возня подошла к концу, и она уже не знала, чем себя занять, начиная нервничать все сильнее - время шло, а она сидела.
Громкий хруст снега и звон шпор прервали поток все более и более раздраженных мыслей, и, приняв томно-грациозную позу, графиня готова была встретить Виллеруа ласковой улыбкой, но он все топтался под дверью, и улыбка понемногу сползла с лица Ее Светлости. Воистину, сегодня все сговорились испытывать ее терпение!
- Мы уже готовы, мадам! - послышалось снаружи, и дверь кареты широко распахнулась, впуская - нет, не маркиза, а шквал холодного воздуха, вслед за которым в экипаж протиснулась Симонетта, навьюченная целым арсеналом.
- Готовы? В самом деле? - не пряча иронию, осведомилась мадам де Суассон, выгибая бровь при виде растрепанных кудрей камеристки и перепутанных в спешке крючков на камзоле Виллеруа. - Ба, я уже не чаяла увидеть вас обоих до утра. Но если вы и вправду готовы, маркиз, распоряжайтесь. Дюссо и его люди, должно быть, уже покрылись инеем, дожидаясь, когда мы выедем, наконец. Ай!
Тяжелый мушкет больно ударил ее по косточке, и Олимпия едва не зашипела на неуклюжую прислугу - от града добрых итальянских слов Симонетту спасло лишь присутствие маркиза, который, как подозревала Олимпия, не был совсем уж чужд итальянской речи, поскольку в бытность королевским пажом исправно спал на занятиях Людовика, позволяя певучим строкам Тассо и Ариосто влетать в одно ухо и вылетать в другое. Наверняка что-то да зацепилось.
- Перестань суетится, - вместо этого велела она. - Второй пистолет у меня. Вот, держи.
Она протянула пистоль Симонетте, которая, наконец, плюхнулась на сидение напротив, и сложила руки на груди, отбросив томность и грацию и всем своим видом выражая глубочайшее недовольство тем, что они все еще стоят, а не мчатся по дороге.
- Мадемуазель, - проявив привычную для него галантность, Франсуа улыбнулся юркнувшей вперед него Симонетте и позволил ей занять место напротив госпожи.
Ироничный тон графини смутил маркиза, настолько, что его щеки, и без того порозовевшие от усердных попыток согреться, зарделись ярким румянцем. Он понял, что был раскрыт - но что именно выдало их с Симонеттой, вот это оставалось для него сущим секретом, одной из тех чисто женских тайн, неподвластных мужскому уму.
- Я сейчас же отдам все распоряжения, мадам, - с готовностью ответил он и отошел от дверцы, радуясь возможности проявить себя хоть сколько-нибудь полезным.
- Сержант! - выкрикнул он, - Немедленно на коней.
- Слушаю, - развязный тон Дюссо свидетельствовал о том, что он давно уже отвык принимать команды от чинов рангом ниже генеральского, и появление молодого полковника не заставило его изменить новым привычкам.
- Мы выезжаем, - Франсуа намеренно понизил тон, заговорив с Дюссо тем непререкаемым тоном, который давно успел перенять у своего отца маршала де Невиля, - Сейчас же. Оставьте тех, кого назначил господин маршал под командование месье Шабо. Едем тот час же.
- Слушаюсь, господин полковник! - не ожидавший такой напористости от недавнего юнца, сержант тут же отдал честь, как полагалось по уставу, и поспешил к коновязи, - Скорее, ротозеи! Чего уставились! Приказ по коням уже. Всем марш-марш! Эй там, - это уже относилось к конюху графини, неторопливо смаковавшему вино, налитое про запас в небольшую фляжку из дубленой кожи, - Скорее! Выезжать велено. Сейчас же!
Шум сиюмоментных сборов, звон шпор бегущих к коновязи гвардейцев, нервный всхрап застоявшихся лошадей и крики трактирной челяди, суетившейся вокруг, чтобы оставить самые благостные впечатления у благородных господ, все это неведомым образом наполняло сердце Франсуа торжеством и ликованием. Забыв о ироничном тоне графини и прежнем смущении, он вернулся к карете и наконец занял свое место напротив графини, вынудив Симонетту подвинуться к противоположной стороне к самому окошку.
Карета тяжело вздрогнула и затряслась. Грохот колес по заледенелым булыжникам вымощенного каретного двора оповестил всю округу об отъезде Их Сиятельств. Но вскоре гулкий перестук копыт и громыхание колес затихли, когда карета покатилась по свежевыпавшему снегу, оставляя за собой глубокую колею на едва узнаваемой из-за снежных сугробов дороге.
- Ну вот мы и в пути, - со счастливой улыбкой оповестил своих спутниц Виллеруа и с присущей ему непринужденностью откинулся на спинку сиденья, - Здесь очень живописные места, дорогая графиня. Даже немножко жаль, что Вы приехали сейчас, когда вся красота скрыта под снегом. Вот бы через месяца два или три... хотя, - тут его лицо слегка омрачилось, - Нет, тогда мне уже придется вернуться ко двору и я бы упустил это свидание. С Вами, - он улыбнулся, - Значит, все складывается к лучшему. А вот когда Вы будете возвращаться из Италии, я смогу сопровождать Вас до самого Парижа. Я не уеду из Лиона, не дождавшись Вас, дорогая графиня. Но, что же я так далеко забегаю вперед. Право же, мы и сейчас можем наслаждаться видами, - он немного отодвинул занавеску из плотной парчи, впустив в карету струйку морозного воздуха, - Ну, почти наслаждаться. Пока не зайдет солнце.
Он был готов болтать без умолку обо всем на свете, лишь бы не молчать, ведь молчание громче всего прочего выдало бы его волнение.
Отредактировано Франсуа де Виллеруа (2017-09-14 22:48:25)
Чем дальше он уносился прочь от постоялого двора, тем сильнее ему хотелось развернуть лошадь и мчаться назад. Присутствие духа уже не играло никакой роли, ведь это желание исходило из сердца, над которым никакие доводы рассудка не были властны. Но дробный стук копыт лошади мчавшегося за его спиной Ранкура, заставлял Франсуа-Анри крепче сжимать повод в замерзающих руках, устремляя взор к тонкой голубой полоске расчистившегося от снеговых облаков горизонта.
Ехать в полном молчании оказалось неожиданно суровой пыткой для него, так как мысли все время возвращались к разговору с Олимпией и его неловкой попытке объясниться, обернувшейся унизительной для дворянина грубостью. Глухое мычание проклятий в собственный адрес, произносимых сквозь стиснутые зубы раздавалось всякий раз, когда он вспоминал ее взгляд. Долгожданный шанс объясниться после долгого ожидания оказался громким провалом. Все его действия, даже те, которые он совершал по долгу службы, оказались истолкованными в превратном свете - и всему виной был он сам.
- Проклятье, - в очередной раз прошептал он, думая, что единственно, кто мог услышать его слова, был его конь. Однако, усиливавшийся ветер уносил их далеко назад вместе с шумом стремительной скачки.
- Недолго осталось, месье маршал! - отозвался Ранкур, принявший ругательства дю Плесси-Бельера на счет усиливавшегося ветра, - Мы можем вернуться навстречу карете со свежими лошадьми, если пожелаете, - прокричал он, не надеясь, что его услышат.
- Что? - спросил маршал, оборачиваясь назад.
Ранкур свернул на обочину, чтобы поравняться с маршалом, но его лошадь тут же увязла в глубоком снегу, так что ему пришлось отстать, выбираясь назад на более менее утоптанный тракт. Когда же ему снова удалось догнать маршала, ветер усилился настолько, что хвосты и гривы лошадей развевались подобно тем, что рисуют на картинах о дьявольской охоте, легенды о которой бытовали в тех местах.
- Мы уже близко, господин маршал! Вон там огоньки, видите? - выкрикнул Ранкур, указывая на мерцавшие на фоне стремительно темневшего неба желтые огни городка, к которому они стремительно приближались.
- Вы хорошо знаете эти места, Ранкур? - спросил маршал, заставив свою лошадь перейти на шаг.
- Еще бы, ведь наш полк был расквартирован в Труа до того, как нас перевели в Париж.
- И это случилось как раз пол-года назад, - проговорил Франсуа-Анри, припоминая, когда началось массовое дезертирство из драгунского полка, - А драгунский полк прибыл после, так ведь?
- Да, именно так. Кажется, это объясняли каким-то нововведением. После того как месье де Лувуа был назначен военным интендантом, много новых порядков было введено. Да Вы это лучше моего знаете.
- Как видно, нет, - с горечью произнес дю Плесси-Бельер, снова обернувшись к собеседнику, - Ведь я все еще маршал. А вот Вас вернули в капралы.
- О, это было другое... но, да, отчасти это связано. С новыми порядками, - согласился Ранкур, - Прикажете ехать вперед и распорядиться, чтобы послали отряд навстречу карете?
- Нет, мы доедем вместе, - возразил маршал, с трудом преодолев искушение, - Я обещал Ее Светлости, что к их прибытию на постоялом дворе все будет готово. И к тому же, я хочу успеть распорядиться насчет кузнеца, - пояснил он, проговаривая для себя самого весь план действий, он должен был начать с нуля и на этот раз с исполнения всех, даже самых незначительных обещаний, данных им графине де Суассон.
Олимпия подозревала, что, дай Виллеруа волю, и он заговорит ее до зевоты. (Симонетта, кстати, уже поклевывала носом, хотя и бодрилась, делая вид, что совершенно выспалась за первую половину сегодняшнего пути.) Но пока полный энтузиазма голос маркиза был таким приятным контрастом нарочитому молчанию дю Плесси... О, лучше бы она не вспоминала о маршале - тень в углу словно обрела плоть, превратившись в закутанную в плащ молчаливую фигуру, всем своим видом выражающую угрозу.
Графиня поежилась, надеясь, что если Виллеруа и заметит, что ей не по себе, то спишет это на ветер, дунувший в неосторожно отдернутую занавеску. На самом деле, ей вовсе не было холодно - напротив, две жаровни успели так нагреть куда менее просторную карету маршала, что в ней сделалось положительно душно. Не исключено, что и непоказная сонливость Симонетты объяснялась вовсе не бурной ночью в объятьях сержанта, а резким переходом от холода к теплу.
- Вы правы, мой милый друг, эта дорога живописна и зимой, а через месяц сделается еще красивее, едва белое и черное сменится нежной мартовской зеленью и первыми цветами. Но умоляю, не дожидайтесь моего возвращения из Италии. Как бы мне не хотелось видеть вас моим попутчиком, я пока еще не знаю, сколько пробуду в Венеции. Вдруг этот город, которого я никогда не видела, но о котором наслышана и от Марии, и от Филиппо, пленит меня настолько, что я решу задержаться? Брат с сестрой в один голос уверяют меня, что Венеция прекрасна в мае, но вы ведь не пробудете в Лионе до самого мая, не так ли? Его Величество успеет соскучиться без вас. К тому же, мы с вами все равно не смогли бы проделать обратный путь вместе, ведь вас ждет Париж, а меня - унылый, забытый богом Суассон.
Голос предательски дрогнул, как будто одного упоминания о месте ее ссылки было довольно, чтобы омрачить залитый заходящим февральским солнцем пейзаж за окном кареты. Олимпия сморгнула, но холмы, поросшие густым лесом, все равно были будто подернуты мутной дымкой. Что-то мешало ей, и графиня не сразу поняла, что эти темные пятна перед глазами - слезы, которые ветер превратил в иней на кончиках длинных ресниц.
Голос графини делался все более грустным, а перспектива ее возвращения в Суассон вместо Парижа огорчала Франсуа не меньше, чем ее саму. Он вскинул подбородок и хотел было возразить со всей присущей ему пылкостью, но не сразу нашел подходящие аргументы. А ведь пустые слова обещаний были еще менее уместны, чем радужные мечты о их совместном путешествии. Вот если бы у него была возможность встретиться с королем и все объяснить, но об этом не следовало говорить загодя. Нет ничего хуже бесплодных надежд, и эту истину Франсуа пришлось усвоить на собственном опыте.
Вспомнились карие глаза. Другие, более озорные, чем у графини, не такие темные омуты, а скорее угольки, горевшие веселыми всполохами.
Легкий ветерок, задувший снежинки в щель между раздернутыми занавесками, усилился после того, как карета повернула на юго-восток, и окно оказалось с подветренной стороны. Мороз, пробежавший по спине, заставил Франсуа потянуться к занавеске и задернуть ее, так что карета погрузилась в сумрак. Он снова откинулся на спинку сиденья и судорожно сжал скрещенные на груди руки, чтобы не показать охватившую его дрожь. Нет, нельзя поддаваться грусти. Отвлечься бы, да как? Он повернул голову, едва не заговорив с маршалом, чье присутствие вдруг показалось ему столь явственным, что на мгновение он даже позабыл о том, что тот уехал верхом вперед и наверняка уже был на подъезде к Труа.
- А ведь это было в феврале... - пробормотал Франсуа и улыбнулся, внезапно вспомнив что-то веселое. - Да... помните, как мы познакомились с маршалом? - заговорил он с прежним энтузиазмом, радуясь пришедшей в его голову идее, как развеять нахлынувшую на них грусть воспоминаниями. - Это ведь было в феврале... не помню, который год был... то есть, помню, мне то было всего лет десять или одиннадцать. Да, и это было задолго до Великого Поста. В Фонтенбло было так скучно, что Его Величество решил устроить праздник. Внезапно и решительно он объявил, что будет Бал Весны. Помните? Вы были Богиней Весны, а Его Величество... - Франсуа нахмурил брови, вспоминая, кого из всех божеств выбрал для себя Людовик во время первого придворного балета, устроенного им по его же сценарию. - Маэстро Люлли тогда только что был представлен ко двору. И он написал свой первый балет как раз по приказу короля. Все должны были участвовать в том балете. И ради него расчистили старый садовый павильон, помните? - с жаром рассказывал маркиз, вновь переживая события давно минувших дней. - А еще король уговорил садовника нарвать роз в зимнем саду, чтобы собрать целую корзинку лепестков. Помните, дорогая графиня, Вы должны были танцевать роль Весны. Да, богини Весны. И идти во главе процессии из нимф и фавнов в саду Дианы, а король должен был ждать Вас под деревом. Вы помните фонтан из розовых лепестков, которые падали прямо с небес? Это был я! - Виллеруа вскинул руками, наглядно показывая, как разбрасывал на головы участников придворного балета лепестки зимних роз. - Мне было поручено забраться на то самое дерево с корзинкой лепестков. И я осыпал ими всех проходивших мимо. Все вышло так замечательно. Немногие догадались, откуда взялся снег из настоящих роз. А потом все перешли в павильон и продолжили танцевать там, - в голосе маркиза вдруг прозвучали нотки смущения. - Я побоялся спрыгнуть, так как забрался слишком высоко. Да так и просидел там на ветке, дожидаясь, когда кто-нибудь вернется и приставит лестницу, чтобы я мог спуститься. Так и заснул с корзинкой в руках. И Вы знаете, я точно помню, что мне снилось! Мне снилась весна и настоящий балет, в котором я танцевал заглавную партию. О, это был такой чудесный сон, что просыпаться совершенно не хотелось. Не помню, как это случилось, но корзинка выпала из рук и все оставшиеся лепестки оказались прямо на шляпе офицера, проходившего мимо. Он то и заметил меня. Встряхнул дерево и я упал прямо ему... на плечи, - если бы графиня могла видеть лицо маркиза в ту самую минуту, то заметила бы, как тот густо покраснел, вспомнив о том, как впервые встретился с дю Плесси-Бельером, свалившись тому на голову в самом прямом смысле. - Да. Если бы не наш друг, я бы замерз во сне. Или упал бы с того дерева и переломал себе ноги. Не танцевал бы я тогда заглавные партии. Уж точно, - тут он вспомнил усыпанную розовыми лепестками шляпу дю Плесси-Бельера и весело рассмеялся. - А маршал как раз искал Его Величество, чтобы доставить известия из итальянской кампании... Помните, как мы с ним вместе явились в павильон среди бала? Да... это было так смешно... - голос маркиза ослаб и затих, он уже давно откинулся всем телом в уютный угол, утепленный несколькими подушками и овчиной, и теперь блаженное тепло и мерное покачивание кареты окончательно сморили его, заставив завершить рассказ на том самом моменте, когда маркиз дю Плесси-Бельер, тогда еще капитан королевской кавалерии, впервые был представлен лично королю и танцевавшей с ним мадемуазель Олимпии Манчини.
Трогательные попытки Виллеруа поднять ей настроение, которое Олимпия сама же уронила в февральские сугробы, заслуживали большего, чем печальный профиль и мокрые ресницы. Вспомнив все заученные наизусть навыки, она заставила себя улыбнуться и лишь после этого повернулась к молодому полковнику, на лице которого удовольствие от светлых воспоминаний детства боролось с откровенным желанием заснуть. Но юношеский энтузиазм пока еще побеждал, возрождая в памяти графини солнечные картины тех дней, когда она еще не была замужем - да и вообще не задумывалась о замужестве, потому что была счастлива и без того.
- Да, я помню, - чуть слышно вздохнула она, и улыбка из вымученной превратилась в ностальгическую. Сколько смеха, сколько веселья и озорства... неужели все это было с нею - с ними? О, Луи...
Ласковый взгляд бархатных очей, полных признательности за разбуженные воспоминания, все еще удерживал говорливого маркиза по эту сторону страны грез - удивительно, как он умудрялся помнить то, о чем Олимпия уже давно забыла. А ведь и правда - с дю Плесси они впервые встретились в пыльном садовом павильоне, наспех превращенном в волшебный сад Весны с помощью искусственных цветов из шелка и бумаги и драгоценных горшков из оранжереи, вокруг которых трепетные садовники расставили множество жаровен, бессовестно дымивших, потому что сохранность редких растений волновала прислугу куда больше, чем здоровье Его Величества. К счастью, ни Людовик, ни она, ни собравшаяся вокруг них молодежь - фрейлины Анны Австрийской и скромная королевская свита - не замечали ни холода, ни пыли. И только появление высокого офицера, усыпанного розовыми лепестками, с сумкой депеш в руках и небрежно перекинутым через плечо сонным пажом вернуло их с весеннего Олимпа на грешную французскую землю...
Звезды, сколько лет прошло с тех пор? Десять? Больше?
Она хотела было спросить у Виллеруа, но тот уже спал, провалившись в дрему внезапно, как ребенок. Впрочем, почему как?
Олимпия подобрала одну из разбросанных по сидению подушек и осторожно подсунула ее под щеку маркиза, чтобы ему было удобнее. Щека была теплой и гладкой, но Виллеруа даже не проснулся от прикосновения ее пальцев, только вздохнул во сне.
Она снова пододвинулась к окну и слегка отодвинула занавеску - так, чтобы холодный ветер не дул на спящих напротив нее попутчиков. Тонкий слой снега под колесами не мешал им подскакивать на попадающихся на дороге камнях, и под это мерное покачивание перед глазами качались, сплетаясь в причудливый узор, слова, лепестки роз и снежные хлопья.
Когда любви короной увенчала
Меня весна, исполнив твой каприз,
"Nunc aut nunquam" смело начертала
Я на щите, избрав себе девиз,
Мою гордыню отражавший метко...
О да, ей трудно было не возгордиться. Не в том ли самом году шведская королева Христина, вздумавшая навестить Францию, заявила в лицо королеве-матери, что Людовика пора женить, "ведь они с мадемуазель Манчини так подходят друг другу". И она была так глупа, что верила в то, что счастье будет вечным, а оно уже неотвратимо катилось к концу. Концу, который наивная мазаринетка не сумела разглядеть в сделавшихся ледяными зеленых глазах королевы Анны...
Весна прошла, и с ней - любовь твоя,
Осыпавшись, как цвет с вишневой ветки.
Сберечь корону не сумела я...
Призрак короны - она даже не успела его толком примерить, а он уже растаял, утек между пальцами вместе с беззаботностью первой любви. И в том, что другой повезло не больше, в действительности, не было утешения.
Мой гордый герб июньским зноем выжжен,
Осенним ливнем вымыт добела,
Морозом сколот, мухами засижен,
И позолота с букв почти сошла...
И надо было смириться - но когда это Манчини умели смиряться? Aut Caesar, aut nihil - это про них, про нее и Марию. За любовь и положение следовало бороться - гордыня не позволяла им отступать и признавать поражение. Но Господь не любит гордыню, и вот он, результат. Промерзлая карета, увозящая ее все дальше от Парижа, все дальше от солнца - навсегда, быть может?
Осталось в память о пустой мечте
Одно лишь "nunquam" на моем щите.
Холодная капля скатилась по щеке. Олимпия сердито смахнула слезу, быстро оглянулась на своих спутников - нет, слава богу, спят. За окошком кареты уже совсем стемнело - если бы не снег, отражающий свет луны, и не далекие огни...
- Труа! - произнесла она вслух. - Труа! О, мы почти приехали. Наконец-то!
Сонное дыхание было ей единственным ответом.
"Nunquam", - выстукивали копыта мчащихся в вечерней тишине лошадей.
Nunquam, nunquam, nunquam, nunquam....
* Сейчас или никогда (лат.)
Труа встретил их ярким светом костра, горевшего у караульной башни, служившей неким подобием дозорного поста на въезде в город. Путникам пришлось замедлить бег своих лошадей, а у самых ворот и вовсе остановиться, дожидаясь, пока неторопливый страж вылезет из узкой деревянной будки, чтобы поднять перекладину импровизированного кордона.
- Что это такое, сударь? С каких это пор в королевский город невозможно въехать в дневное время? - недовольно спросил маршал, перебирая повод в замерзших руках, - Кто распорядился поставить здесь кордон и почему?
- Не моего ума дело, сударь, - проворчал толстяк, отряхивая с рукава поношенного мундира пепел из прогоревшей трубки, - Чего велено, то и делаем. А кто будете? Зачем? К кому?
- Не твоего ума дело! - вспылил Ранкур, выехав вперед, так что незадачливому стражу ворот пришлось отступить назад к своей неказистой будке, - Ты говоришь с маршалом Франции. Изволь отвечать на вопросы Его Светлости!
- А... - толстяк поднял мясистую ладонь ко лбу и сгреб с головы шапку, обнажив сверкавшую в отблесках костра лысину, - А... ну так, мало ли. А чем докажете, Ваши Милости? - он недоверчиво покосился на взмахнувшего плетью Ранкура, - Не обессудьте, господа, но мало ли кто и кем представится. А я вот крикну городскую стражу на подмогу, так они и разберутся.
- Тихо, Ранкур, - урезонил виконта дю Плесси-Бельер и вынул из-за пояса свой маршальский жезл, украшенный золочеными лилиями, - Мне не часто приходится демонстрировать эти диковинку. Толку от нее мало. Разве что орехи колоть. Но, на этот раз сгодится и для дела. Ну, что скажешь, любезный?
- Ваша Милость... так мы ж Вас ждем. Ждали вот с утра еще, - лицо стражника перекосилось от страха за собственную шкуру, а точнее, за теплое местечко, бывшее весьма доходным, особенно же по ярмарочным дням, когда можно было сдирать мзду за проезд в славный город Труа с любого проезжавшего торговца.
- Ну вот, дождались же. А теперь, будьте любезны пропустить нас. Скоро здесь проедет карета.
- Так это же, да... у меня вот и в приказе отмечено - карета Его Светлости маршала дю Плесси-Бельера, - соответствующая бумага была извлечена из-за пазухи и взорам путешественникам было предъявлено доказательство полученных приказов, - Только... кареты ведь две должно быть. Еще Ее Светлость Великая Графиня... сама мадам де Суассон пожаловать изволят, - и страж ткнул толстым пальцем в место, где было записано имя Олимпии де Суассон с описанием герба на ее карете.
- Так и есть, старина, - дружелюбно кивнул маршал и в его руке блеснула монетка, - И если твой подручный возьмется сопроводить карету мадам к постоялому двору, где ждут ее прибытия, то он получит столько же от меня по прибытии Великой графини.
- О, это завсегда пожалуйста... да тут же и недалеко, - поспешил заверить страж ворот, но, тут же закрыл рот, сообразив, что в таком случае его услугами могут и пренебречь, - Я сам, я лично объясню кучеру Ее Светлости, куда править.
- Вот и славно! - устав дожидаться, когда не в меру болтливый стражник догадается поднять кордон, дю Плесси-Бельер взнуздал свою лошадь и заставил перепрыгнуть через него.
- Отметьте для себя, что Великая Графиня прибудет в карете господина маршала, - заметил Ранкур, прежде чем последовать примеру маршала.
Город уже успел погрузиться в сумерки, когда огни свечей в домах только-только разжигались, а горизонт на западной стороне еще светлел пронзительно голубым на черневшими на его фоне силуэтами башен и остроконечных крыш. Путники подъехали к широкому двору постоялого двора, являвшего собой огромный особняк в форме подковы, левое крыло и центральная часть которого служили гостиницей для путешественников и офицеров расквартированного в городе полка драгун, а правая часть была занята под склады и конюшни.
- Эй, кто-нибудь! Лошадей принять! Позвать трактирщика сюда! Быстро! - велел Франсуа-Анри, на ходу перекинув ногу через седло. Отдать приказы о размещении графини и всей ее прислуги, а заодно и для них с Виллеруа, а также для сопровождавших их гвардейцев не заняло и минуты, ведь в Труа готовились к их прибытию загодя, во многом благодаря тому что, сам маркиз де Виллеруа распорядился обо всем еще с раннего утра, а еще и потому, что за неделю до того, из Парижа и Суассона прибыли два нарочных с приказами о прибытии графини де Суассон и маршала дю Плесси-Бельера.
- Обед, комнаты... легкий ужин... свежие лошади к утру... - повторял распоряжения маршала трактирщик, сопровождая каждый пункт угодливым поклоном, - Все готово. Вас ждали, Ваша Светлость.
- И кузнеца пошлите, - напомнил Ранкур, чтобы увериться, что суетливый хозяин не забудет об этом важном пункте, - Лучше прямо сейчас, чтобы к ночи уже был на месте.
Удовлетворенный устроенным им переполохом, Франсуа-Анри посмотрел вслед конюху, уводившему их лошадей, чтобы поводить перед тем, как расседлать и поставить в конюшне. Все на этом постоялом дворе было привычно и регламентировано, словно они находились в парижском предместье, а вовсе не за сотню лье вдали. В чем была разница? Впрочем, стоило ли задаваться этим вопросом, когда самым важным было встретить карету графини де Суассон во избежание любых случайностей.
- Лошадь мне. Свежую. Сейчас же! - приказал дю Плесси-Бельер и буквально выхватил повод из рук конюха, выведшего во двор только что оседланного жеребца, - Ранкур, заплатите за этого коня, кому причитается! Я вернусь вместе с каретой, - крикнул маршал, бросив кошелек капралу. Он тут же вскочил в седло и умчался прочь под недоумевающие причитания трактирщика, обещавшего свежую лошадь господину, служившему самому советнику лионского парламента.
Улыбка графини потеплела, Франсуа успел заметить это сквозь одолевавшую его дрему, прежде чем поддаться сну. Провалившись в небытие, он уснул так глубоко и крепко, что его не тревожили даже редкие камешки, попадавшиеся под колеса. Лишь один раз он почувствовал сквозь сон ласковое прикосновение к щеке и хотел ответить благодарностью, но из-за сковавшего его сна сумел лишь выдохнуть нечленораздельное "мне тепло". Его шляпа съехала на лоб, а при следующем подскоке на очередном камешке и вовсе свалилась с головы.
Сны сменялись один за другим с такой феерической быстротой, что невозможно было разделить их на отдельные фрагменты. Все смешивалось в калейдоскопе ярких красок, контрастного света и тени - силуэты всадников в военных мундиров сменялись фигурами бегущих через огромную лужайку девушек, а те в свою очередь превращались в легкокрылых птиц, взмывавших в небо, стоило маркизу приблизиться к ним ближе. Белоснежная лошадь уткнулась мордой в его плечо, наклонила гибкую длинную шею и потянулась губами к карману нового с иголочки офицерского камзола. Франсуа промычал что-то сквозь улыбку и пошарил в кармане, чтобы достать любимое лакомство любимицы, но вместо ванильного сухарика в ладони его оказалась россыпь драгоценных камней. Отшвырнув их на землю, маркиз пошатнулся, как будто из-за сильного порыва ветра, а бриллианты, сверкавшие в зеленой траве, обратились в капельки росы, показавшейся ему драгоценнее всех сапфиров и изумрудов на свете.
Еще один порыв ветра и все вновь сменилось - солнечный свет померк, а все небо над ним затянуло серое полотно дождевых облаков. Ураганный ветер поднял Франсуа над землей и понес прочь над крышами дворца, похожего на Фонтенбло, к полям, бескрайним, безнадежно снежным.
- О нет! - вскрикнул Франсуа, увидев черную точку, стремительно двигавшуюся сквозь пелену снежной вьюги. Он резко дернулся, желая нагнать карету и прыгнуть на козлы, чтобы схватить вожжи, оставленные невесть куда пропавшим возницей. На этом самом месте сон оборвался и до сознания маркиза донеслось совсем близко произнесенное "Наконец-то!" Еще приходя в себя, маркиз попробовал закутаться глубже в подушках, но настойчивый стук по крыше кареты разбудил его окончательно.
- Уже подъезжаем, синьора! - раздался хриплый голос кучера графини.
- Ого! Как быстро! - оживился Франсуа. Не заботясь об удобстве своих спутниц, он раздернул шторки и высунулся в окошко, чтобы оценить на глаз, как далеко они были от городских ворот.
Мимо проносились первые строения крестьянских домов и одинокие подворья побогаче, чьи хозяева могли позволить себе подвешивать фонарики в виде свечей, заключенных в треснувшие глиняные горшки, чтобы отмечать свои владения.
- И в самом деле мы уже близко, - радостно объявил Франсуа, позабыв уже, что это Олимпия разбудила его, предупредив от скором приезде, - Ну вот, дорогая графиня, мы так скоро преодолели этот путь. Я так и знал, что в компании это будет куда скорее. Наверное, господин маршал ненамного опередил нас, - проговорил он, снова выглянув в окошко, - Или... или нет. Может быть он уже возвращается из Труа? Смотрите, это ведь он?
Спрашивать было бесполезно, так как проверить истинность его слов можно было только высунувшись в окно по самые плечи. Не раздумывая об этой малости, Франсуа весело улыбнулся и снова высунулся наружу - морозный ветер колол его щеки и развевал волосы, грозя застудить их прямо на лету, но это нисколько не беспокоило молодого полковника - он был рад стряхнуть с себя остатки сонливости и распрощаться с бессмысленным кошмаром.
Радостный возглас Виллеруа застал Олимпию врасплох - она вовсе не рассчитывала увидеть маршала до прибытия в гостиницу. Нет, не может быть - маркизу, наверняка, показалось, ведь в темноте серы не только все кошки, но и все всадники.
- Ба, зачем же ему возвращаться? - возразила она, не желая верить в подобную глупость даже со стороны столь известного натворителя глупостей, как дю Плесси, но Виллеруа уже снова высунулся наружу, не обращая внимания на поднявшийся к ночи ветер.
Симонетта, разбуженная шумом, вынырнула из складок теплого плаща и, возмущенно взвизгнув, схватила маркиза за талию, чтобы втянуть его назад. Расхохотавшись - до того эта картина напомнила ей смешную басню Эзопа - Олимпия тоже вцепилась в рукав камзола, и вдвоем они с легкостью водрузили молодого человека на место. Но прежде чем задернуть занавеску, графиня тоже выглянула в окно - и прикусила губу. Серость ночных кошек была явно преувеличена народной молвой - в несущемся навстречу их экипажу всаднике нетрудно было узнать знакомый силуэт, даже не видя лица.
- Простите, мой друг, но вы чуть было не заморозили нас, - в темноте она не могла разглядеть лицо Виллеруа, однако надеялась, что тот хотя бы расслышит нотку упрека в ее голосе. - К тому же, месье маршал, если это и вправду он, теперь решит, что вы чудовищно скучали в нашем обществе, раз так обрадовались его появлению. Шшш, не спорьте!
Пальцы графини легко коснулись губ, с которых уже готов был сорваться горячий протест.
- Это всего лишь шутка, но я обещаю не рассказывать маршалу, что вы проспали всю дорогу, если вы выполните мою маленькую просьбу, маркиз. Эти письма... те, из-за которых случилась вся сегодняшняя суета, а я лишилась кареты. Вы ведь узнаете у него, что такого в этих мифических письмах, которые никто не может украсть, и расскажете мне, хорошо? Я бы спросила сама, но дю Плесси солжет мне, как всегда, а я ненавижу ложь. Особенно ложь во благо. Опасностям, если таковые имеются, надо смотреть в глаза, а не идти им навстречу вслепую, но месье маршал упорно не желает считать меня достойной доверия. Так что... мне остается полагаться только на вас, мой друг - вы ведь никогда не обидите меня недоверием и неправдой, да?
Олимпия умолкла, ожидая ответа, пока не сообразила, что пальцы ее все еще лежат печатью на губах Виллеруа, и быстро отняла их. Карета, меж тем, замедлила ход и остановилась - должно быть, Беппо тоже узнал подъехавшего к ним всадника.
- Так что же, да? - голос ее упал до шепота, чтобы не быть услышанным снаружи, но от этого не сделался менее настойчивым.
Промчавшись по опустевшей после ярмарочного дня площади, Франсуа-Анри проехал по узким извилистым улицам Труа, единственным освещением которого служила выглянувшая из-за тяжелых снеговых туч луна. Цоканье копыт по обледенелым булыжникам мостовой отдавалось гулким эхом в обезлюдевшем городе. Был еще ранний вечер, но за все время ему не попалось навстречу ни одного человека. Это настораживало, вселяя тревожные мысли, но маршал постарался найти разумное объяснение столь необычному факту. И где же искать ответы как не у разговорчивого караульного у городских ворот, который наверняка уже успел сосчитать доставшиеся ему от щедрот маршала деньги.
- Эй, милейшей! - крикнул Франсуа-Анри, остановив лошадь возле покосившейся на бок сторожевой будки.
- Сию же минуту... подниму. Сей же час, месье, - послышалось торопливо кряхтение и толстяк вылез наружу, явив нетерпеливому путнику заспанное лицо.
- О, так это Вы, Ваше Превосходительство, - удивился он и принялся отвязывать ремень широкой доски, перекинутой через два вбитых в землю столба, - Что же, уже и отбыть решили? Неужто на постоялом дворе не угодили?
- Отнюдь. Просто решил проехаться навстречу карете Ее Светлости. А что же, из города, стало быть, выпускать велено без досмотра?
- Так то же выпускать, - добродушно ухмыльнулся стражник, с кряхтением отодвигая доску, - То ж не к нам, понимаете ли. А приказ строжайший был дан после разбоя. Я то думал, что Вашему Превосходительству то известно уже.
- Нет, - пожал плечами Франсуа-Анри, - Что, и в Труа были беспорядки?
- Еще как. Дезертиры, чтобы их неладная забрала. Были худые случаи, сударь. Вот и заперли все въезды в город кроме этого, да еще с южных ворот. Так то.
- И что, эта доска сильно помогает? - усмехнулся маршал, проезжая через своеобразный кордон.
- Да какой там. Только простому люду помеха одна. Но, майор, командующий полком драгун, что расквартировались у нас нынешней зимой, намеревался настоящий караул здесь поставить. А покуда назначил комендантский час. Во, видите, едут, - и он указал на выехавшую из тени четверку всадников, - По улицам патрули нынче после темноты проезжаются. За порядком следят вроде как.
- Ну ну, - хмыкнул маршал и встряхнул высыпавший с крыш снежок с плеча, - Комендантский час, надо же. Прямо, осадное положение ни дать ни взять. Ну, бывай, старик. Я вернусь еще. С каретой.
- Бывайте и Вы, Ваше Превосходительство! - отвечал стражник, возвращая временные ворота на место, - Осторожнее там, в дороге то.
Последние слова напутствия Франсуа-Анри уже не слышал, они так и потерялись на ветру, внезапно подувшем с удвоенной силой, стоило ему выехать на пустырь за городской стеной. Дорога по заснеженной дороге при свете луны была прекрасной и наводила бы на самые поэтические мысли, если бы в душе Франсуа-Анри было то умиротворение, которое творцы высокой литературы зовут гармонией. Его подстегивали тревога и опасения, воскресавшие картины из пережитого утром нападения в лесу, а он в свою очередь подстегивал коня, заставляя мчаться все быстрее, пока наконец впереди не показались серые силуэты всадников и кареты, запряженной шестеркой лошадей.
- Э, не может быть! Месье маршал, это Вы? Почему Вы один? Где же Ранкур? - послышался хриплый от мороза и долгого молчания голос Дюссо.
- Это я, сержант! - выкрикнул в ответ дю Плесси-Бельер и, заметив поднятые вверх руки человека, сидевшего на козлах рядом с кучером, прикрикнул еще громче, - Эй, старина Беппо! Скажите Вашему приятелю, чтобы опустил аркебузу. Не стреляйте, бога ради. Это всего лишь я.
Он направил лошадь на обочину и, развернув ее, поравнялся с дверцей кареты. Еще за несколько десятков шагов он видел, как кто-то выглядывал в окошко, высовываясь едва ли не по самые плечи. Неужели Она? Но ведь могло же так быть, что предчувствие встречи заставило ее проверить, не сбылись ли ее ожидания?
- Да, это я, дорогая графиня, - он приветствовал пассажиров кареты, с высоко поднятой шляпой и наклонился ниже, - Я и не надеялся, что Вы успеете соскучиться по моему обществу, но, увидев Вас издалека, я решил броситься к Вам навстречу. Как Ваше путешествие? На этот раз обошлось без приключений, дорогой маркиз?
Легкий упрек в голосе графини отрезвил Франсуа. Выражая покорность просьбе и готовность терпеливо дожидаться, когда они достигнут постоялого двора, маркиз откинулся на спинку сиденья. Он с видом стоика скрестил руки на груди, выдержав в этой позе всего несколько мгновений, после чего тут же подался вперед, едва не столкнувшись лбом с графиней. Зардевшиеся ярким румянцем щеки выдавали его смущение, но вряд ли бы заметны в сумеречной темноте, царившей в карете.
- О, простите меня, дорогая графиня... - заговорил он, пытаясь обернуть в самые изящные выражения сумятицу, воцарившуюся в его мыслях, но теплый пальчик закрыл его губы, пробудив еще большее волнение в груди молодого человека.
Он хотел было возразить, что ни единой секунды не прошло в ее обществе, которую он не счел бы за счастье, да что там - проедь они хоть тридцать дней к ряду без остановки, и он не успел бы заскучать. Но, сдерживавший его порыв взгляд Олимпии и еще больше пальчик, которым она держала его губы закрытыми, спасли ее от этого потока признаний.
Просьба графини оказалась куда более прозаичной, чем это могло показаться в столь романтичной обстановке, и ее тон не предполагал ни шуток, ни пустой галантности в ответ. Франсуа с удивлением смотрел в ее лицо, пока она не отняла палец от его губ. Выдохнув, маркиз так и остался сидеть, почти что уткнувшись лбом в лоб Олимпии, причем аккуратно причесанные локоны весьма превесело щекотали его лоб висок.
- Обидеть Вас? Но... нет, как же я могу? Только скажите, дорогая графиня, я принесу Вам все извинения, любое искупление, какое потребуется, если мне хоть сколько-нибудь не посчастливилось обидеть Вас, - поспешно зашептал он, поддаваясь тону многозначительной таинственности, с которой графиня повторила свой вопрос, - Да. Да, тысячу раз да. Я клянусь, что никогда не солгу Вам! - шепотом воскликнул Франсуа.
От близости губ графини его волнение переросло в жар, так что, ему пришлось потянуться к шарфу, чтобы расслабить бант, затянув его в тугой узел. Он неловко улыбнулся и попытался кивнуть, небольно стукнувшись лбом о голову собеседницы.
- Я выясню, что это за письма и о каких обстоятельствах маршал недоговаривает. Если он не доверится мне как другу, я потребую у него ответ как будущий губернатор Лиона. Я не только имею право знать, но обязан. Ведь дальнейшее путешествие будет проходить по вверенным моей опеке землям, - в тоне Виллеруа уже звучали серьезные нотки, свидетельствовавшие о том, что патент полковника был доверен ему вовсе не за красивые глаза и ловкость в танцах и охоте, - Вы можете положиться на меня, мадам, - шепнул он, наскоро закончив речь, когда послышались голоса гвардейцев и такой знакомый им обоим голос самого дю Плесси-Бельера.
- О, а вот и Вы! - удивление при появлении маршала прямо возле дверцы кареты можно было и не разыгрывать - их разговор с графиней был прерван так внезапно, что Франсуа едва успел отпрянуть назад и вернуться в свой утепленный подушками угол кареты.
- Спасибо! - едва успела шепнуть Олимпия, пожав руку Виллеруа, так резво отшатнувшегося от нее при звуке голоса снаружи, что проказливую мысль наградить его за послушание поцелуем пришлось отложить до лучших времен.
В готовности ее давнего друга услужить ей всем, чем только можно, и даже тем, чем нельзя, она не сомневалась, но вот выдержит ли эта готовность испытание другой дружбой - мужской и, если верить распускаемым мужчинами легендам, единственно настоящей? Что, если дю Плесси удастся перетащить добродушного и доверчивого маркиза на свою сторону, сделать его своим союзником - к примеру, ради простого удовольствия досадить ей таким пустяком или же в попытке лишить ее единственного защитника?
По спине пробежал холодок - с Виллеруа вполне могло статься в порыве искренности выболтать маршалу ее просьбу. Но ловить вылетевшее слово было бесполезно, и Олимпия вместо этого отодвинула занавеску, являя незваному визитеру безмятежно улыбающееся лицо (если, конечно, он мог различить в темноте ее улыбку).
- Ба, милостивый государь, вы ли это? Как, опять? Да от вас просто не отделаться, как я погляжу, - усмехнулась она. - Надеюсь, вы примчались нам навстречу не для того, чтобы сообщить об очередной неприятности? Что, неужели в гостинице нет мест и нас не ждали? О, развейте же немедленно мою тревогу, скажите, что все хорошо, и нас ждет горячий ужин и теплый ночлег, а то мы с маркизом успели изрядно перемерзнуть.
Вы здесь » Le Roi Soleil - Король-Солнце » Вневременные Хроники или Летопись Золотого Века » Сквозь тернии к сестрам...
